Сравнительно недавно, пару лет назад, мой приятель по походам последних лет, когда я был у него в гостях, загадочно подмигнул, сказал, что «покажет что-то интересное», открыл ю-туб, и включил фильм о так знакомой мне реке… Дзорагет… Почти 30 лет к тому моменту прошло со дней того похода. По-прежнему звучит в сердце песня, родившаяся в глубоком ущелье, среди причудливой и прекрасной игры воды, скал, солнца и луны… Хотя просмотренный мной фильм не передал того Дзорагета, я задумался о походе, о котором уже и до той встречи с Женей хотел рассказать. Оказалось, кто-то из современных активных туристов-водников заинтересовался Дзорагетом, после долгого перерыва — из-за «перестройки» — хаоса и беззаконий, охвативших бывшие республики — части некогда единой Российской Империи… Люди вспомнили и перевопроходца, открывшего Дзорагет, и тех, кто в 1985-м попытался пройти тот самый 30-километровый участок. На удивление, там, в сети, кто-то вспоминал (или пытался) о первопроходцах, но стёрлись имена, стёрлись участники.
Как один из участников тех событий 1985-го года, я решил запечатлеть события. Насколько мне известно, вроде, все участники того похода сейчас живы. Но постепенно уходят навсегда остальные мои друзья… Стираются в памяти события. Но  остаётся история похода, которую и повествую вам, история песни.

Предисловие.
Итак, весной 1985 года в турклубе рижского РПИ (ныне RTU) родилась идея. Осуществить мечту. Мечта, которая долгое время была не только среди туристов РПИ, горячего и сплоченного клуба, но среди всех водных туристов Латвии — пройти реку Башкаус. Реки Башкаус и Чулышман в те времена считались эталоном «пятерки», граничащей с «шестёркой» (шестая категория, насколько помню, тогда ещё не считалась официально). Впрочем, группа латышского туриста по имени Ивар Сиполс уже, вроде, проходила на ЛАСах-5 по Башкаусу, но это было какое-то исключительное событие. Туристы РПИ, долгое время жившие мечтой о серьёзных спортивных походах, готовы были отправиться на Алтай для исполнения мечты.
Следует сделать отступление от темы и описать общую обстановку. В водной секции турклуба сложился костяк, который считался теми, кто начинал клуб (хотя, насколько мне рассказывали старожилы, в походы туристы Рижского политеха ходили и до того, как сложился именно этот самый костяк, именуемый как группа, начавшая клуб). Собственно, если и ходили в походы люди до того, как сформировался этот костяк, то именно в таком виде, как клуб существовал к тому моменту, в этом была заслуга именно этой группы. Руководил клубом старый, по нашим меркам, молодых, турист-зубр, и с ним — несколько человек его возраста, лет на 15-20 старше моего поколения. Когда-то он заслужил звание мастера спорта, защитив звание — проведя байдарочную группу по маршруту Алаш-Хемчик (следующий год после событий статьи мы прошли по рекам Алаш-Большой Он-Она, оформив маршрут как «четвёрку» — ибо с годами требования к категориям в российском туризме повышаются, и это касается именно категорий выше «2″). Этот костяк клуба ходил и в спортивные походы, но и всё более в семейные походы (по мере того как подрастали дети), организовывал туристские слёты, отдых на базе, отчетные вечера и многие другие интересные вещи.

Кто-то продолжал ходить в спортивные походы, а старые туристы остепенялись, подростали дети… Молодых туристов, вливающихся в ряды турклуба РПИ, водили в поход весной на реку Тартаку, спортивного настроя. Хорошая школа, которую я вспоминаю с благодарностью. Но дальше… Туристская работа при спортклубе Политеха  (руководство спортклуба всего Политеха, с многими секциями, из которых множество входило в обязательную программу спортподготовки студентов, было, в значительной степени, национального состава), продолжалась, но… Руководство всего спортклуба, всего большого РПИ особо не пеклось о спортивном турклубе и о каких-то целях для него, а внутренние взаимоотношения сводились чисто к личной инициативе руководства клуба, т.е.тех, кто его начинал то ли с 1967 года, как отмечается годовщина, (то ли, как мне говорили, и вправду, ещё с более ранних лет). Ибо само движение туризма родилось не «сверху», а «снизу», как инициатива общества. Спортклуб РПИ уделял внимание только олимпийским видам спорта! А спортивный туризм поддерживался в основном «снизу», при этом руководитель клуба как бы балансировал между руководством спортклуба, официальными властями, и семейной обстановкой турклуба, собиравшегося постоянно в одной аудитории Политеха многие годы. Спортивный туризм — как бы существовал в ином пространстве, чем Олимпийские виды спорта, известные всему миру с «голубых» экраном телевизоров! Продолжалась эта спортивная туристская работа уже без того спортивного огонька, который я застал, придя в клуб первый момент (1981-й г.), без того дерзания, за которым свойственно увлекаться молодым, пришедшим новичкам. Не говоря уже, что делать «категории» для кого-то превратилось в рутину, и иногда это было заметно (а мне однажды и было даже практически выговорено, что я не прав, и туризм — это не первооткрывание, а делание «категорий», а потом — «звания»). Именно в момент 1985 года, на начало «излёта» спортивного, «первооткрывательского» движения турклуба Политеха, у Бориса Бесчастных родилась эта идея — Башкаус. Поход на Башкаус должен был произойти летом 1985-го. Он собрал команду из тех, кто ещё не «перегорел», собрав как сильных физически и технически людей, так и нескольких тех друзей, с кем начинал походы, проходил сложные маршруты (ему самому было около 40, при том, что мне — 21). Сам поход на Башкаус, логически, должен был зажечь туристов дерзанием к подвигам, восстановить огонь и уверенность в силах клуба, как команды. Восстановить для людей водной секции веру в себя. Впрочем, это было исполнение мечты, которая горела в сердцах многие годы турклубовцев-водников. Башкаус…

И как разминка для летнего похода была выбрана речка Дзорагет. Мы перелистывали страницы издания «Вольный ветер», где первопроходец описывал свою попытку прохождения. Только лишь попытку… Характерная авария ЛАС-5 на пороге Пустячок. (сейчас уже выросло поколение, которое не знает — что ж такое ЛАС-5? Однако просто поясню, что это списанная «откуда-то» — «лодка аварийно-спасательная», нечто максимально приближенное к современным «рафтам», а при том, что в русском сегодня вокруг меня есть различие терминов «плот» и «рафт», по деталям конструкции, в английском «рафт» — это всего лишь слово «плот»). Мы пкерелистывали страницы сборника, внимательно слушали тех, кто ездил в Москву, встречался с тем перевопроходцем (либо с его командой или клубом…).
Картина всплывала такая: к текущему 1985 году некоторый 30-километровый участок реки Дзорагет уже 8 или даже 9 лет никто не мог покорить с одного раза, а, значит, до сих пор не покорили до конца. Во время весеннего таяния снежников уровень поднимается, это — время сплавов на карпатских и кавказских реках… 8 или 9 лет не могли пройти! Почему? Не хватало время! Элементарно не хватало время, чтоб организовать эффективную страховку.  По своему времени 80-х река, вернее — её данный участок — соответствовала «шестёрке». Посередине этого участка был непроход. Впрочем, и остальные все километры были достаточно напряженными. Поскольку мы все были тогда не профессионалами, и выбирались в походы лишь в отпуска, на праздники и т.п., время у всех было ограниченно.
За эти годы Башкаус проходился многократно. Дзорагет оставался непройденным! (именно этот 30-км участок, который проходим, но не пройден). Ибо на Башкаусе на 200 киломерах реки — 180 препятствий. На Дзорагете на 30 километрах реки — 130 препятствий.

Из нашей команды на Дзорагет кто-то шёл участником, кто не собирался на Башкаус. Меня Борис пригласил, ибо мы уже достаточно хорошо были знакомы по соревнованиям по водному туризму. Борис знал меня, моё мастерство, мою энергию и энергичность… Мой энтузиазм. К тому времени у меня был опыт нескольких «троек», в том числе неофициально — и руководство байдарочным «троечным» походом в режиме первопрохождения (впрочем, про настоящую категорию руководства я это узнал пару лет позже, а официально, по оформлению, считалось просто руководство «двойкой»). Как привычному байдарочнику, катамаран-4 не представлялся чем-то трудным. А поход наш был оформлен как «вторая категория с элементами пятой», и мне препятствий к участию в нём не было. Руководство именно тренировочного похода, испытательного, на май было оформлено на Сергея Финкельштейна.
Конечно, иногда хочется говорить только доброе о давно прошедших событиях, насыщенных чистыми светлыми красками. Но… Реально на события влияет и доброе, и худое. Не будет справедливым превращать прошедшее в какую-то религию для поклонения. Да, это была романтика, и таковой остаётся для моих молодых друзей-туристов. Но взаимоотношения не только в группе, но и клубе влияют на то, что происходит на воде. При том, что Борис горел мечтой о Башкаусе, руководитель клуба, который был на официальной должности в спортклубе Политеха, немного хладнокровно относился к подобным дерзаниям. Незадолго до выхода на маршрут состоялось некое собрание участников, и руководства клуба, где обсуждался предстоящий поход на Дзорагет. Меня туда, молодого, не пустили. Однако участники рассказали — что там было: крики, громкие крики руководителя клуба о том, что он не позволит, что руководитель похода привезёт трупы, трупы… Крики, крики… — так мне рассказали с серьёзным лицом те, кто там был. С серьёзным лицом — потому что уже однажды подобное событие, с точно такими же криками в момент «выпуска» на маршрут было несколько лет до того, и потом в походе действительно погибла девушка, душа группы… Тот руководитель группы в походе на Катунь, больше никогда не занимался водным туризмом. Кстати, в то время руководители группы несли уголовную ответственность за жизни и здоровье членов группы. Потом был суд. Как мне рассказали, на суде серьёзное значение имело слово руководителя клуба для оправдания руководителя. И в конце концов то ли дали условно, то ли даже условно не дали… — я не знаю, я даже не распрашивал тогда, и не пытался выяснить, ибо участники событий уклонялись, если задевалась больная тема. Так , может быть, такие вещи надо не скрывать, а наоборот — обсуждать? И молодым туристам, вливающимся в клуб, просто необходимо говорить — то, что походы, так же, как и наша жизнь — всерьёз! Эх, моя молодость… Мы горели походами, спортивными достижениями — кто-то больше, кто-то меньше. Это было словно религия, словно стимул  жизни — ради чего-то ведь стоит жить, кроме того, чтоб отжить свою жизнь?!
И теперь с того собрания выходили люди с серьёзными лицами — аналогия была налицо! И руководитель клуба, покричав громко — так, что все это видели, всё-таки «уступил» Борису, и подписал маршрутку. Уступил не просто так, но так… что выходили оттуда все с серьёзными лицами.
И мы поехали.
О снаряжении…
У Бориса был целый флот судов. Надувные суда, красавицы «самоделки» — байдарки для походов, соревнований, ничем не уступающие моделям, которые будут выпускаться ещё десятки лет позже… И эти два катамарана-4, приготовленные для Башкауса, два монстра, созданных по последнему слову туристской инженерной мысли. В те времена сам выбор судов, предлагаемых торговой сетью, был невелик. Серийные фабричные байдарки (КБ), надувные лодки — «Уфимки» и им подобные… Для прохождения серьёзных рек использовались списанные с кораблей и переклеенные ПСН («плот спасательный надувной») различной вместительности, лодки ЛАС-3, ЛАС-5. В то время только сами туристы изготавливали катамараны. Борис работал в мастерской УПТК (или ПМК? — ой, не помню!), и у него в распоряжении имелись возможности, о которых остальные туристы только мечтали. Чуть ли не всем постоянным  туристам клуба РПИ Борис делал вёсла, спасы, вообще любое снаряжение, изготовил какое-то неопределённое количество самодельных лодок — типа современных «Свирей», и ей подобных! КНБ уже были тогда…
При том, что материал для оболочки катамаранов была камазовская ткань (именно камазовская! — со мной уже пытались безуспешно спорить молодые туристы, не видевшие старых КАМАЗов или фургонов СОВТРАНСАВТО, но чего-то пытающиеся доказать…). Внутренние, надувные баллоны были из резины каких-то метеозондов. Рама — тоже самодельная. Всё необходимое у Бориса было в мастерской. Мы участвовали в работах по подготовке судов. Кроме того, что полагалось по штату в мастерской, у Бориса было ещё много чего из инструментов и вообще много чего…
Борис не только изготавливал, но и доставал много чего, чего обычные смертные так легко не достали бы… И вся эта энергия отдавалась любимому делу — походам, и походным друзьям. Мы жили этим, мы не делали «бизнеса». Давать — это было радостью в то время. У Бориса золотые руки, и он не только делал снаряжение, но и имел авторитет на своей работе, и в походы его всегда отпускали.
На катамаран Бориса во время проверок МКК на акватории ГЭС реки Айвиексте залезали по 18 человек, и катамаран даже почти не менял осадки.
Некие нововведения, которое Борис хотел испробовать на Дзорагете — это «горбы» между гребцами на баллонах, куда упаковывалась значительная часть снаряжения, и… пятый гребец-руководитель с гребью, при уже ставших классическими четырех гребцах с коленной посадкой в стременах. По опыту плотовых сплавов, гребь имела очень большое значение…

С четырьмя гребцами только, без греби, катамараны прошли проверку МКК на реке Амата. Реку Амату, в те годы известную по всей европейской части Союза, я уже проходил раньше несколько раз.  Река, во время весеннего паводка превращающаяся в достаточно бурную, серьёзную реку, куда съезжались туристы со всей европейской части Союза. Формально считалась 2-й к.с., но при уровне на водомерном посту выше 1.40-1.50 см., становилась куда более заслуживающей уважения, нежели обычная «двойка». На такой катамаран я сел впервые, но трудности прохождение Аматы не представляло. Мой опыт, уровень мастерства был достаточно высоким, чтоб спокойно идти на таком судне по такой реке. Передними на нашем судне шли две женщины (одна из которых должна была идти летом, а другая, вроде — и весной, и летом). Проходя Амату, они болтали, работая попутно вёслами, о кошечках, о собачках, о салатиках и множестве способов приготовления таких-таких-таких салатиков и пр. и пр… Даже порог возле Звартес прошли как-то очень спокойно, хотя усилия и пришлось приложить. Прижимы на Лустузисе вообще как-то не запомнились. Борькины монстры шли по бурной Амате надёжно, как утюги на гладильной доске.

Поход.
Итак, на майские праздники (стандартный вариант в те времена, с 1 по 9 мая…) мы вылетели на маршрут. Армения, река Дзорагет. Начало маршрута — город Степанаван. Я не помню даты, я помню принципы дат… Летели мы через Тбилиси, но подробностей пути туда я не запомнил. Только сейчас, задумавшись над описанием, рассказал жене, что тогда советской власти в Грузии, фактически, не было — мы положили деньги на панель шоферу идущего по городу как маршрутка «Икаруса» без всяких там билетов — деньги, которые шли в карман работающему — да, в Грузии был капитализм. И не просто без билетов была поездка, но без налогов и т.п., примерно как у нас в 90-х… Или иначе? Государственные предприятия отдавали «кесарю-кесарево» — т.е. в руководство Союза положенное и запрашиваемое (хотя, наверно, отнюдь не всё…), проглатывая государственные средства, отправляемые для содержания гос.предприятий, и республики Кавказа жили своей, немыслимой для остального Союза, жизнью.
Я взялся рассказать о спортивном походе, а получается рассказать о том быте, о том укладе, о котором новые поколения не знают, а просто пытаются проглотить то, что вещает СМИ…
Быстро миновав Тбилиси, проехав из аэропорта в какую-то точку погрузки в автобус, мы поехали к началу маршрута. Очень быстро я увидел ГОРЫ… До того я ходил в Карпаты, ходил не один раз. Да, я видел Кавказ по фотографиям, по книгам, по альбомам и по кино. Но когда я увидел горы своими глазами, что-то просто взыграло во мне… Будто кровь забурлила при виде гор. Простите за лирику. Но я и не собирался изначально писать сухой дневник-отчет. И могу себе позволить и лирику, и немного поэзии.
Не помню — Сергей и Борис взяли ли для выезда на маршрут рейсовый автобус, или арендовали кого-то, что более вероятно. Это и не принципиально. Долгая дорога — горы всё выше, наш автобус ехал по ущельям, среди гор. Что-то лермонтовское и пушкинское, что-то донельзя родное…
Наконец, мы в Степанаване. В глубоком ущелье, где городок — где-то наверху, выше стен обрывов. Видны дома, вернее — верхушки домов.

Сборка лодок. Армяне, собравшиеся посмотреть гостей. Уважаемый человек с животиком.
Итак, мы собираем катамараны. Это — при  том, что некоторые элементы крепления судов «не доведены» до совершенства. Т.е. придуманы, но не проверены. Напомню, что 1985 год — когда некоторые элементы 4-местных катамаранов только «отлаживались». А такие монстры, как у Бориса, горбатые — только успели попасть на страницы сборников, и Борис, увидев саму идею, силуэт и контур катов, доводил идею до ума. Сейчас мы собирали их. А женщины, Лена Стёганцева и Валя Полевич, как-то и на чем-то ездили на верх ущелья, в город, подкупить необходимые продукты.
Группа армян, увеличившись числом, чуть со стороны наблюдала за нами, но никак не мешали. Мы, впрочем, немного переживали, задумываясь: что ожидать? Люди там, как заметили, были тоже разные. Даже на наших глазах произошли какая-то небольшая драка. Нас, впрочем, успокоили те, с кем мы общались, что это — какая-то внутренняя «мелкая разборка», и нас это никак не может коснуться. Да, действительно, армяне были очень доброжелательны. Никто, даже общаясь, не мешал нам работать. А катамараны требовали отдачи при сборке.
Среди этих 20-30 людей, собравшихся недалекко от нас, был заметен один крупный мужчина с большим животиком. Когда мы разговорились с теми, кто был рядом, нам пояснили, что это — уважаемый человек. Вроде, даже из городского управления. Но… с большим животиком — значит, уважаемый и солидный! Нам это было удивительно, так сказать, улыбнуло. Кстати, когда между двумя горячими головами началась та «разборка», тот мужчина с животиком быстро подошел мелкими шажками к ним и быстро утихомирил толкающихся: авторитета слушались.
Среди нас тоже был человек «с животиком» — Виктор Кочубей… В любом случае, выглядел солидно, в стать уважаемым людям из армянской среды.
Интересно — как армяне пересекали реку. Вроде, мост где-то сверху был, при этом в русле реки лежали отдельные плиты. Машины местных жителей переезжали реку по этим плитам, делая натуральные прыжки с плиту на плиту, между которыми были видимые издалека промежутки, по которым протекала вода. Сколько? Сейчас трудно сказать, не хочется что-то привирать. Но примерно от полуметра до метра! «Жигули» местных, и, реже — «Москвичи» просто перепрыгивали на скорости эти щели. В который раз, глядя на происходящее, я понимал, что в жизни многие вещи куда потряснее, чем в фильмах стараются — играют каскадёры…
Камень, оторвавшийся от скалы…
То, что в районе Дзорагета, да и вообще в районах Кавказа высокая сейсмическая активность, это мы знали. Но сразу, уже во время прибытия в ущелье, и во время нашего пребывания там, мы обратили внимание на свежие сколы как камней, валяющихся вокруг, так и скал, нависающих над нами. Горы «дышали», рушились, обваливались. Но… до какого-то момента всё это было так, теоретически.
Над нашим лагерем проходила дорога, на которой было достаточно оживлённое движение. Не так, чтоб неприрывно, но постоянно. В основном легковые машины. Со стороны реки, т.е. с нашей стороны дороги, по краю шоссе был барьер высотой около метра — возможно, предохранял машины от ситуации, когда, потеряв управление, машина могла укатиться за предел дороги и скатиться под уклон в реку. А уклон был чувствительный!
Оглянувшись (возможно из-за сотрясений почвы, либо от звука?), я увидел камень, катящийся со склона. Глыба около 1.30-1.50 м размером в поперечнике, и множество камней помельче, катилась, подпрыгивая от ударов о землю… Хорошо, что в этот момент ни одной машины не проезжало — оторвавшуюся сбоку, и катящуюся со скал глыбу практически невозможно увидеть, когда всё внимание сосредоточено на дороге с поворотами.
Мы поднялись вверх на дорогу, чтоб осмотреть глыбу. Тут же подъехала машина, «Жигули» с двумя армянами. Потом остановился ещё кто-то. Постояли, повздыхали. Армяне, кстати, сами были… ну, не то, что потрясены увиденным (первый «Жигули» видел падение глыбы, подъезжая), но просто повздыхали и протянули вместе с нами «Дааа!», абсолютно согласившись с нами, что «хорошо, что никого не задело!».
Вот так камень оторвался от горы, от скалы без содействия рук. Просто оторвался и скатился. А камни здесь черные, очень характерные. Вроде, базальт.
Макароны, быстрорастворимые без остатка.
С момента прибытия шла сборка катамаранов, тем не менее, обед назревал. Все на свежем воздухе потихоньку проголодались. Группа армян, посмотрев за нашей работой, постепенно разошлась, уйдя по своим делам — работать надо!
Двое дежурных кашеварили у костра — топлива, плавника у реки хватало. Один из дежурных хватился, когда хотел запустить макароны в кипящую на костре воды. Макаронов не было… Вопрос второму дежурному: «Слушай, а где макароны? Мы же, вроде, приготовили варить?» Последовал ответ: «Так я же их запустил в кипяток!» «-Где? видишь, вода кипит, а макаронов нет…» «Как где? Они же варятся!» «Посмотри сам!» — Точно, макаронов не было! Что такое? Перепутал? «Ничего себе, но вроде, я запускал!» «Ну видишь, нет!» «А где же макароны тогда? Куда делись? Не может быть!» «Слушай, может завхоз что-то напутал?» «Как напутал? А кто их запускал?»
Пошли к завхозу… Ты снова выдала очередную порцию макарон, из тех, что пару часов перед этим были куплены в армянском магазине… И, собравшись все втроём у кипящего котла, внимательно стали следить за происходящим…
И что же?
Да, именно так! Макароны, быстрорастворимые без остатка!!! Без малейшего!
Катамараны готовы, старт в конце дня. ГЭС.
Однако прошел и обед (не помню — как мы выкрутились, но народ накормили), и суда были собраны до конца. Друзья армяне собрались снова недалеко от нас, посыпались пожелания доброго пути, удачи… Мы стартовали.
Передними сидели самые сильные, опытные и умелые гребцы. Борис заключил, что на сложных реках, при большом количестве камней ход судна в первую очередь задаёт мастерство передних. Так я оказался левым задним.
Наш кат в первый день вышел вторым по порядку. Переднее судно шло впереди (капитаном там был Сергей Финкильштейн, или Кочубей?). Первые препятствия, достаточно лёгкие. Вдруг переднее судно просто как провалилось. Это было прохождение плотины ГЭС. Руководители знали о ней, и, я думаю, пока шла сборка, осмотрели её. Пошли, зная, что сложности препятствие не составляет. Просто высокий слив, без серьёзной бочки. Далее были препятствия другие. Камни, глыбы базальта, возвышающиеся в реке. С острыми, словно отточеными гранями.
Сейчас я досконально не помню по порядку всё прохождение. Да и рассказ не является техническим дневником… Так что если либо участники похода вспомнят какие-то подробности, по последовательности и времени имеющие расхождение с моим описанием того, что имело место тогда, 32 года назад, либо сочтут, что что-то происходило не эдак, а вот-так-так, прошу покорно вас простить и… понять. Возможно, в чем-то последовательность может быть нарушена, но непринципиально.
Итак, пройдя ряд каких-то шивер, каких-то порогов, мы остановились на разведку. Впереди были препятствия, обозначенные на лоции первопроходителя реки как серьёзные. И мы пошли смотреть…

Да, это были первые такие препятствия в моей жизни — такого уровня (за первым препятствием, ближе к противоположному, правому, берегу, сразу, с ходу, осмотрели ещё несколько препятствий, сопоставимых по уровню сложности с тем, первым). Смысл того, что я видел, очень точно передал Борис, подойдя ко мне и спросив: «Ну как? Наверно, стоишь и думаешь — а как здесь вообще идти?» — Да, он попал именно в точку. Я действительно не понимал — а как же здесь вообще проходить? А как? Пена… Торчащие из пены, и кое-где из потока чёрные скалы.
Борис объяснил, что от меня, и ещё от одного человека (и от ещё кого-то, если не ошибаюсь, вроде, Валентина не собиралась идти летом), впервые попавшего на такую реку, требуется одна важная вещь — послушание. Слушать команды, а если не слышно, или нет команды — повторять манёвр за передним, который задаёт манёвр и направление движения судна. И мы пошли.
Да, действительно, мы прыгали со сливов в пену, где мелькали острые, как кинжалы, отточенные и торчащие то там, то сям скалы — камни, разбросанные в потоке. После первого порога такого класса был следующий, а за ним — ещё, ещё…
Но в тот день мы большого расстояния не одолели. Задачей было удаление от города, и лагерь в удалённом от города месте. Таковое было найдено. Катамараны были опробованы, вода «прочувствована». Народ испробовал суда на потоке.
Собственно, по левому берегу пролегала дорога, утоптанная по камням. Перейдя через дорогу, мы нашли зелень под скалой, подножием стены ущелья, где можно было расставить палатки. Скоро задымился костёр.
День был перенасыщенный…
Вечер, машина с гостями у костра. Нас, три человека — избранные для приёма гостей.
В какой-то уж момент появились местные армяне. Вроде, они видели нас в Степанаване (во время сбора судов), и переговаривались. По-моему, и сейчас они появились, сказав, что хотели бы приехать в гости. Борис с Сергеем, посовещавшись, решили, что народ сегодня действительно устал, и обязательно должен отдохнуть, но и отказывать во встрече армянским друзьям ни в коем случае нельзя. Решили: оставить у костра делегацию. А именно: три человека, которые и встретят армянских друзей — это был Виктор Кочубей, я (как самый молодой и здоровый), и ещё кто-то — то ли Сергей, то ли Виктор Гольдберг.
Мы дождались наших новых друзей. «Жигули» с тремя мужчинами приехали в темноте, прыгая по горным тропам. Да, по тем обычаям, которые тогда мы придерживались, что-то ставили они, и из наших «медицинских» запасов было поставлено на стол. Не помню содержания беседы. Может, Кочубей что-то помнит подробнее? Но помню только, что разговор был серьёзный, да и выпивали сдержанно. Ребята были понимающие и разумные — прекрасно понимали, что завтра нам на быструю воду. И у них в машине был один кто-то , кто не притрагивался к спиртному — всё-таки вести машину по серпантину, и прыгать при свете фар по плитам в русле Дзорагета…

Второй день. Первая авария. Ремонт.
По расположению порогов, по последовательности событий смутно помню порядок событий. Просмотрев пороги, мы расставляли страховку и проходили их — сначала при страховке с берега одно судно, потом — второе. Порог за порогом.
Вода была буро-черно-серой, словно сель. В воде торчали скалы. Камни были не такие, как я видел везде до того (и на остальных реках, пройденных позже), обточенные водой. Но здесь камни были словно сколотые только что кайлом геолога — острые грани, кое-где, регулярно до постоянства  — «зубы» — словно специально расставленные пики: острый угол камня смотрел вверх, разрезая бурую воду, пенящуюся на препятствии…

Я отвечал в первую очередь за фотосъёмку. Два фотоаппарата «Зоркий-4″, и один просто «Зоркий» исправно служили мне все походы. К сожалению, после перестройки, и 90-х, когда у меня были неприятности с жильём, а точнее — не было его как такового, многие материалы не сохранились. А то, что сохранилось, увезли родственники, чтоб мне, как верующему к этому времени, а, значит, «вражескому элементу», не досталось. Впрочем, это уже лирическое отступление и детали. Просто есть вероятность, что какие-то материалы где-то ходят по рукам, как неожиданно мне в Риге принесли некоторые диапозитивы летнего похода 1986 года. Поэтому и упоминаю — может, где-то всплывёт остаток? Либо — у кого-то проснётся совесть — из тех, кто увёз «назло»? Время идёт… Чего добьётесь в жизни, скрывая то, что может послужить людям?
Впрочем, я не только снимал, но и участвовал и сам в страховке — всё по обстановке. Произошло первое ЧП.
Другой экипаж (Виктор Кочубей, Сергей Финкельштейн, Саня, Валя Полевич и Юра Иванов) оказались в воде. Я пропустил сам этот момент. Но, как оказалось, это был не овер! Просто вдруг катамаран почему-то, после скольжения по камню, словно лопнул одним баллоном. Судно и люди были выловлены. Внешняя оболочка судна нуждалась в ремонте. Какое-то время мы проводили ремонт. Задержка… Катамаран не лопнул, однако разошелся шов, соединяющий грубоватый «КаМАЗ». Ремонт…
Перебираемся через ручей, впадающий в Дзорагет. Налаживаем верёвочную переправу. Чуть позже задержались на переправе с Юрой Ивановым и ещё кем-то. Юра указал, что Борис неправильно завязал узел — переправа могла упасть во время, когда человек висел бы над ручьем. Юра стал серьёзным и изменился в лице…
Наш катамаран лопается в пороге, чалка на одном баллоне.
Порог за порогом. Вдруг уже катамаран с моим экипажем при прохождении «терпит крушение». Помню только, что те, кто был на правом баллоне, резко перепрыгивали на наш, левый, а из оболочки цвета хаки, вырываясь между рамы каркаса, высоко вверх торчал внутренний резиновый баллон, выпрыгивающий из внешней обшивки.
Мы были среди мешанины камней, но какие-то свободные участки воды, на которой оперативно удалось сманеврировать нашему экипажу, перелезшим — все на один баллон, были. Впереди — головоломка из преград камней, сзади тоже осталась дзорагетовская шивера — нам весьма везло. Мы пристали на правый берег, потом, как помню, переправлялись на левый. Надо было переправить аварийное судно, экипаж. Что-то сделали, чтоб кат (а именно другой баллон) удержался на воде, вроде на чалках как-то переправили. Три человека на одном баллоне, из чехла второго торчал внутренний надувной элемент… Лагерь — на левом берегу, где проходила дорога.
Следующий день — ремонт, задержка. Осмотр порогов. Не могу точно вспомнить по дням — как именно мы продвигались, где и как были лагери. Просто описываю, без точной хронологии события, как мозаику из кусочков происшедшего.
Дорога вдоль русла реки.
По левому берегу проходила дорога вдоль реки. Здесь, между дорогой и крутыми, уходящими ввысь стенами каньона Дзорагет , можно было найти и площадки для лагеря. Стены ущелья были высокими — известно, что глубина каньона составляет в наиболее глубоких местах до 300 метров. Местных жителей мы встречали постоянно. Приветливые, улыбчивые армяне всегда здоровались, всегда происходила пусть даже недолгая, но беседа, обмен новостями. Иногда — короткий рассказ в ответ на наши вопросы о местах, о реке, о людях и истории.
Чистейшие ручьи и грязнейшая вода порогов реки.
А с гор стекали кристальной чистоты ручьи… Из них мы брали воду. Ибо из реки брать было не только неприятно, но и как-то вообще не по себе: вода, даже зачерпнутая и отстоявшаяся в котелке, оставалась той же серой, мутной. Погода, кроме дня старта, когда шёл дождь, была солнечной. Где-то в горах таяли ледники, и вода стекала именно в таком виде — сопоставимой с консистенцией селя. Да, река Дзорагет имеет свой вид, характер: типа бурый сель, и эти черные камни в самых неподходящих местах. Вода — не черная, а как бы консистенция по виду как жидкий бурый цемент. А скалы — да, острые, торчащие как зубья.
Ещё одна особенность именно Дзорагета… если на других реках, даже пройденных позже, в порогах и самой большой мешанине камней усматривается какая-то логика, то здесь таковая «обычно» напрочь отсутствует. Позже я шёл перевопрохождение на байдарке, к примеру, реки Большой Он. Да, камни, да, мешанина. Но… есть сливы, есть камни, есть очень много камней. Но можно выявить струю, слив, бочки, косые и прямые валы и т.п.
На Дзорагете, в тот раз, когда мы шли, при высоких и крутых сливах, при каких-то лабиринтах, разглядывая порог, мы обнаруживали, что во многих классических сливах торчал какой-то «зуб» именно там, где, если бы не осмотрели, пошли, следуя опыту любого из участников. Или такой зуб торчал в пене, которая, логически, вполне бы, если бы там не было зуба, выдержала кат. При осмотре тех участков, где камни шли лабиринтом, опять-таки обнаруживали эти «нелогичные» камни, причем не обкатанные рекой, «как обычно», но, как уже упоминал, словно отсеченные молотом, громадным кайлом — вверх смотрела свежая, острая грань разлома. Это — специфика Дзорагета в дни нашего сплава.
Ясно, что горы «трясёт» — мелкие и покрупнее землятресения происходят здесь постоянно, новые и новые камни валятся в реку, камней постоянно пребывает.
Остатки упавшего трактора в русле: сверху идёт работа, пахота. Водопровод города Дебед.
Интересный разговор произошел, когда мы стали спрашивать у одного из местных о деталях трактора, раскиданных в русле, в месте, где река была чуть шире и спокойнее. Оказалось, что сверху однажды свалился трактор. Пахота у них идёт днём и ночью. Тракторист, скорей всего, заснул за рулём. И пашущий трактор дошёл до края обрыва, и свалился в ущелье. Мы спросили — А что с человеком случилось? — Последовал ответ — Так… Нашли… Руки, части тела…
Вокруг нас кипела работа. Армяне жили своей жизнью… Как сказал Борис, «Армяне — самый трудолюбивый народ на Кавказе». Мы встречали и пастухов, и трактористов, и грузовики ехали по каким-то делам…
Вроде, уже после Лори, дорога снова продолжалась у реки, и далее следовал водопровод. Ручьи, стекающие с гор, направлялись в трубу водопровода. Чистейшая родниковая вода поставлялась в водопроводную сеть города Дебед! (сегодня, посмотрев по карте, я увидел город Дзорагет в устье реки; а в стороне — селение Дебет. Однако ясно, что водой питается город).
Представляете, пить из крана чистейшую родниковую воду? Одна идея чего стоит! И здесь эта идея была осуществлена успешно. Труба начиналась очень небольшой, и далее увеличивалась в диаметре.
Овцы на склонах Дзорагета. Ущелье всё выше.
К моменту похода в 1985 я успел уже кое-что повидать. Но на Кавказе ещё не был… Одна из новых вещей для меня была овцы. Не просто овцы, а овцы на отвесных склонах. Или почти отвесных. На взгляд — трудно представить — как по склонам передвигаться. Но овцы не просто передвигались, но паслись, жили своей овечьей жизнью. Вообще, очень интересно тогда смотрелись на практически отвесных скалах где-то высоко над нами целые стада.
Иногда мы видели собак, пасущих этих овец. Собаки пастухов, как успели заметить, тоже как-то ухитрялись передвигаться по этим обрывам.
Здесь мне вспомнился рассказ знакомых туристов-горников, которые карабкались по казалось бы, отвесным склонам. А когда, наконец-то, подобрались к месту, где должна было быть площадка, где они собирались отдохнуть, там на них сверху в упор смотрела овца, лениво пережевывая жвачку…
Лори. Конная тропа вверх. Древний город.
Вечер… Мы зачаливаемся…
Стоянка! Стоянка? — Да, стоянка, разгружаемся! На левом берегу мы вытаскиваем на берег суда, разгружаем из горбов катамаранов их содержимое, и часть вещей — отвязываем с рам.
Скоро появляется лагерь, дымится костерок.
Лагерь в месте, где горный массив насквозь прорезает другая река, левый достаточно крупный приток. Постепенно за лагерными хлопотами узнаём от руководителей, что здесь древний город. Собственно, ещё до похода я слышал это слово — «Лори». Но только сейчас это слово стало материализовываться.
И не просто так… Чуть вдалеке был виден мост. Древний мост через этот приток. Он был сложен древней кладкой камней. Он сам представлял собой пришельца из каких-то других времён. Но… такой явный… Будто время остановилось.
Пока мы закончили в лагере, кто-то уже вернулся после осмотра, и я пошел в следующей партии посетителей, хотя уже начинали спускаться сумерки. «Эй! Вы не задерживайтесь, а то стемнеет!»

Мы шли по конной тропе, проделанной в какие-то незапямятные времена. Здесь шли всадники. Тропа была достаточно широкой — настолько, что по ней могла подниматься шеренга двое-трое коней, или даже мог проехать осторожно ГАЗик.
Признаюсь, что-то особое происходило во мне там, на Дзорагете. Я шел по тропе, и словно осознавал близость тех людей, которые шли по этой тропе веками. И особенно — тех, кто создавал эту тропу. Настолько умело, что она дошла до нас, так и не разрушенная и не повреждённая землятресениями и катаклизмами. Я шёл, и испытывал словно близость и реальность , личностность этих людей… Я видел этот древний мост над притоком, его очерченный силуэт.
Кровь взыграла. Прикосновение к древности.
Там, на поверхности, мы вошли в древний город.
Уж не знаю — насколько сумерки усилили этот эффект присутствия. Но я входил не в заброшенный город, а так, будто в этих заброшенных строениях всеми клетками существа ощущал следы рук строителей и ваятелей.

Опишу немного обстановку. Река Дзорагет и её левый приток разрезают горы и сходятся, отрезав сужающуюся сверху полосу поверхности. Каньон глубиной около 300 метров представляет собой естественное препятствие вокруг города. Сам город Лори, лежащий передо мной — сравнительно небольшой по площади, по современным меркам. Однако это и было, как ведает история, центром царства Лори, оно же — Ташир-Дзорагетское царство. (исторический регион, по той же Википедии так же описан здесь) Со стороны «большой земли», равнин, если память не изменяет мне, был то ли ров, то ли понижение искусственного происхождения. И вот на этом… не совсем треугольнике, но площади, защищенной с трех сторон, находился сам древний город.

И я вошел в него, поднявшись по извилистой древней конной дороге.
Я шёл по улицам, по которым проходили поколение за поколением людей. Но я испытывал не посещение чего-то заброшенного, а будто город был полон народа!
А, может быть, просто Всевышний в этот момент открыл какие-то, Ему одному ведомые окна времени-пространства? И я пережил их, ходивших по этим улицам, справлявшихся о новостях у соседа, спешащих купить у гончара сосуд, или готовящихся ехать в дозор, со щитами и копьями. Люди, люди, люди… Они будто были передо мною — бородатые, тщательно вглядывающиеся вдаль, вглубь гор.
Эти улицы вокруг меня не были заброшенными, они были живыми. Я не могу передать этих чувств. У меня вскипела кровь. Что-то, невероятно близкое и родное я видел в этих улицах, будто ходил по ним раньше, будто до того, как попал, успел оставить частичку своей души, и только воссоединился с этой частью себя…
Люди, люди… Они были здесь — на этих улицах…
Я ходил, будто попав домой.
Пройдёт несколько лет, и, пытаясь выяснить некоторые детали своей родословной, я попаду к одной родственнице, которая достанет фотографии и будет мне показывать — «Вот это твои прямые предки», а там будут фотографии начала века (двадцатого) каких-то горцев в национальных одеждах. Я удивлялся тогда, когда мне она говорила о каких-то кавказских князьях — а я то в тот момент искал в родословии нечто иное, и даже не запомнил всего, что она говорила. А ещё некоторое время спустя другая родственница удивится, что эта, показывавшая фотографии, настолько расположилась во время разговора ко мне, ибо обычно никого к себе не подпускает. А со мной она тогда, в далёком уже 1989м общалась около пару дней…
Но сейчас, над темнеющим провалом ущелья, я просто пребыл в каком-то невероятном щемящем, пьянящем состоянии. Я словно вернулся в свой город. И люди, которые прошли по этим мостовым, они были рядом со мною.
И я шёл по улице дальше…
Передо мной было здание такой архитектуры, будто молитвенный дом. И я переступил его порог. Я не видел уже того, что здание частично обрушилось — для меня оно было будто в полном порядке. В крыше было круглое отверстие, круглое окно в небо. И точно посередине этого синего круга на меня внимательно смотрел направленный кончиками вверх серпик луны…
В сердце, в духе, в крови звучала музыка…
Потерянная овца.
Утро, набежали тучи…  Тень легла на склоны. Стены каньона поднимаются вверх. Сами крутые склоны ущелья — как обрывы гор. И на уступах этих отрогов гор — лес, горный лес. Веками деревья поднимаются, растут, цепляются за жизнь, противостают потокам, селям, оползням, поднимаются, тянутся к свету, и… падают. Какие-то остаются, погибнув, засохшими. А от земли тянутся новые ростки, и, пробиваясь вверх, превращаются с десятилетиями в новые деревья.
Горный лес живёт своей жизнью. Горы живут своей жизнью.
Мы идём с разведкой по колее левого берега вдоль Дзорагета. И навстречу нам появляется улыбчивая приветливая пожилая пара натруженных армян. Они источают доброжелательность и дружелюбие. После первых фраз приветствия звучит к нам вопрос: «Не видели ли вы овцу? Мы ищем потерянную овцу…»
Мы переглянулись между собой: в этой мешанине леса и скал, отрогов ущелья, в этом чуть ли не первобытном хаосе найти потеряную овцу? — Да, ответили нам пожилые супруги, мы надеемся найти.
В моём сердце в тот момент всплыло место Писания (т.е. Библии) о пастыре добром, который ищет потеряную овцу. И радуется, когда найдёт. А когда найдёт, то испытывает радость. И эта радость больше, чем радость о тех, кто никогда не терялся…
Да, Бог стучался в моё сердце вот такими разными способами. И Дзорагет — это было место Его действия, Его благодати. Впрочем, разве я один? Хотя… Каждый из нас действительно в своём роде единственныйц и неповторимый. Когда Творец достучится до каждого из нас, поотдельности, лично?

Ему одному ведомо. Но как важно, чтоб Он нашёл тебя! И достучался.

Прохождение — скоростное прохождение порогов нашим экипажем.
На реке стало заметно различие скорости движения наших судов. Получалось, что в целом пороги оперативней и энергичней проходил наш экипаж. Сейчас помнится, что Юра Иванов был уже без особого энтузиазма. Так же словно «злой рок» преследовал второе судно — и аварии случались чаще и с более неприятными последствиями.  Даже при том, что очень быстро после начала сплава от задней греби пришлось отказаться: задняя гребь оказалась неэффективной (чего, впрочем, и следовало, как мы совещались, ожидать для быстроходного, по сравнению с плотом, катамарана). Лишь на некоторых участках, без серьёзного, резкого слалома, садился пятый человек, капитан, и вся команда шла по воде.
Итак, уже стало заметно, что сплоченность, собранность и энергия оставались как бы у нашего экипажа. Другие дольше совещались, как-то неуверенней, как казалось, проходили. Очередной порог мы осмотрели — Борис, Виктор Гольдберг, Виталик Кириллов и я (Лена Стёганцева сложный порог не шла; вместо 5-местной компановки шла классическая четвёрка), и решили идти участок длинее, чем стояла страховка. Итак, мы прошли этот участок — самый длинный за одно прохождение, сразу около 500 метров.
Я не помню всех названий порогов, кроме ключевых, на которых решилась судьба похода и группы. Шли с огоньком, уверенно. Прыгали за сливом слив… Виталий (передний слева, впереди меня) кричал мне: «Молодец, Петруха!», когда я успешно отбрасывал и направлял корму, и мы удачно проносились через узкие места… На сливах захлёстывало благополучно и меня, и кат выныривал, даже при его громадном водоизмещении. Сливы были «настоящие».
Впрочем, это беллетристика. Детали. Ибо я не пишу сухого отчета, а просто воспоминания о том походе… Хороший поход был, стоящий. И отличное именно то прохождение.
Пройдут десятилетия, и я прочитаю, что всю реку какая-то группа в 2013 году шли «с ходу», даже без разведки. Однако в таком заявлении — есть несоответствие с истиной. Ибо, как узнал от другой группы, более сдержанно описавшей реку и своё прохождение (кстати, действительно удачное!), непроход никуда не делся… Значит, надо было обносить, а, значит, и остальное прохождение было не так, как описывали те сплавщики «с ходу без разведки».
Тем не менее, при предварительном осмотре, мы прошли некоторые участки нашим экипажем вот так, «с лёту». Без просмотра — слишком опасно, рискованно — именно из-за того, что река вся состояла из сюрпризов. Просмотрев один фильм из двух прохождений , 2013 года, я не узнал реку: такие простые препятствия, такая чистенькая водичка!… Будто не Дзорагет, будто абсолютно иная река. Только комни те же, черные. Это вполне возможно: стоит реке изменить уровень на сколько-то десятков ли сантиметров (а иногда и сантиметров!), и картина реки полностью меняется! Возможно, это относится и к тем, кто шёл уже в 21 веке.
Вторая авария другого судна.
Второе судно шло по ступеням, с полной страховкой на каждом участке.
При очень удачном, энергичном и слаженном нашем прохождении этого участка, другой экипаж пошёл очень нехотя, осторожно. И, возможно, не зря. На каком-то участке — снова «взрыв» катамарана! Я, с фотиком «в охапку», добежал до них, когда уже люди выбирались на берег. Я видел плывущие головы, но не снимал их — спешил помочь… Катамаран при этом был повреждён — потеряв плавучесть, один баллон ушёл в воду, но второй был на плаву, и судно оперативно вытащили те, кто был вблизи участка, на котором произошла авария. 

 

Требовался снова ремонт…
И мы сидели, вся группа, и зашивали баллон. Оказалось, что внешний баллон, сшитый из камазовской темно-зелёной ткани (внутри которого были непосредственно надувные элементы), не разорвался, а почему-то шов, выстроченный на швейной машинке, разошёлся. Нитка слабая? — Трудно представить. Капроновая, достаточно толстая нить, простроченная на промышленной швейной машинке, которая без усилий строчит даже тенты КАМАЗов и Совтрансавто… Помню, как я старался сшивать таким образом, чтоб снаружи баллона меньше было петель, которые могли бы повредиться при зацепе за камень. Батя Кочубей обратил внимание на мою работу и скомандовал: «Все шьём так, как Петруха!» И все шили. Однако оставаясь вдвоём с кем-то, меж собой переговаривались о том, что как-то странно уже в третий раз катамаранная оболочка разошлась именно по шву…
Лунное затмение
И тем не менее, мы отремонтировали судно и пошли дальше. Вроде, впервые в походе на ночевку в тот день встали на правом (а не левом, где проходит колея) берегу. На этом участке встретили экипаж (если память не изменяет, тульский? могу ошибитьсяв том — откуда они…) одного катамарана-4. Ребята шли Дзорагет с верховий. И этот участок, где сложность резко подскочила, был, вроде, для них неожиданным сюрпризом и замедлением продвижения. У них была оформлена «четвёрка». Я разговаривал с ними — впереди были пять порогов «Агарак» и порог Синяя птица. Они сами ещё не знали — как будут действовать, ибо заявленные в маршрутке сроки  уже поджимали, а впереди ещё Дебед. У нас самих, со всеми авариями, так же сроки были уже «поджатые». Впереди было несколько порогов, где первый серьёзный — Пустячок, за ним начинались упомянутые. Однако настроение приподнялось — после ремонта пошли как-то легко. Следующая ночь была особо уютной. Собравшись у костра, мы беседовали. Были ли тогда гости из той группы, потом я шёл, провожая кого-то к их лагерю, вернулся, продолжалась беседа, сама обстановка была особо доброжелательной, семейно-уютной.

На наших глазах началось лунное затмение. Настолько в простоте и как бы в близости… Это было просто как в другом измерении — горы, шумящая река, костёр и такой близкий (рукой подать!) космос, распростётое над нами звёздное небо. В момент самой доверительной беседы вдруг раздался у костра крик «Змея!!!» Все испугались. Вспомнив библейскую фразу о возлюбленных Господом, что «Будут брать змей», я сказал: «Ничего страшного! Возьми камень и иди сюда!» — Серёга с трудом поднял и, тяжело дыша, потащил ко мне кусок скалы весом, наверно, с полцентнера! Кое-как убедил его, что такой громадный не надо. Камнем поменьше стукнули там, где была «змея». Однако, отворотив камень, я обнаружил при свете то ли костра, то ли фонарика раздавленной не змею, а безногую ящерицу, к этому моменту большая часть группы разошлась по палаткам.
В тот вечер, как сейчас (убедившийся в жизненности Библии) уверен, что Бог особо работал над нами, по крайней мере — в моей жизни. Кто пережил Господа лично, не религиозно, те поймут, зная ценность Его присутствия. Этот мир — как бы такой близкий и космос, и горы, и стены каньона, и природа… И тогда, во времена Союза, весь поход — так ясно вспоминаемое Слово Библии… (которым, кстати, отнюдь не увлекался! Но как будто в той атмосфере всё, что было мной слышано мимоходом за жизнь, вдруг стало вспоминаться, и становиться применительным к конкретным случаям жизни!). Нет, не зря был тот поход, те особые посиделки при лунном затмении, когда луна на глазах превратилась в пережаренную краюху, где остался в конце концов виден только её красный краешек, и потом снова стала светлеть, пока не стала тем же ярким фонарём, каким и была до того…
Утром было продолжение пути…
Порог «Пустячок». Сразу за ним — Агарак-1, Агарак-2, Агарак-3, Агарак-4, и Агарак-5
Перед группой порогов мы остановились, и по левому берегу, с его тропами и колеями, провели разведку. Впереди было множество порогов, и один из них — с непроходом. Река Дзорагет образовала небольшой плёс, и далее, около скалы правого берега, сужалась, бежала по наклонной шивере (лестнице), перепрыгивая со ступени на ступень, по разбросанным камням. Далее после лестницы — каких-то сто, или меньше метров пруха. Вода здесь неслась достаточно быстро. И с этой же скоростью врубалась в препятствие — впереди начинался порог Агарак, по названию села, расположенного недалеко. Пороги Агарак-1, Агарак-2, Агарак-3, -4 и Агарак-5. И главный из них, находящийся на струе, несущейся среди крутых берегов, представлял собой четыре (или пять?) крупных скал, громадных зубьев. И вода, наваливаясь на них, била через щели между сказами, фонтанировала, как из бранспойдта. Человек, попавший в эти щели, должен был быть раздавлен, заклиненый в щели. Так же и катамаран был бы просто перемолот. Итак, после прохождения Пустячка необходимо было оперативно пристать. Под берегом были маленькие суводи за выступами скал, на которых даже росли кусты. Работать надо было слаженно. Так же по берегу перед прохождением расставили страховщиков.
Однако Пустячок менее всего казался чем-то опасным! Даже было удивительно, как на нём терпели аварии группы как первопроходцев (они шли на ЛАС-5), так и последующие группы. Однако ясно было, что заходить в слив надо не под левым берегом — тогда К4 потащит на шахматную доску камней в наклонном сливе, в ближе к скале, из-под залива с тихой водой у правого берега, тогда от скалы кат пройдёт по плавной правой струе, на которой нет камней. На углу скалы, на входе в слив, не было ни бурунов, ни признаков «отбойки». Просто достаточно спокойно вода начинала течь в слив, в отличие от левого, бурного потока. Значит, там глубоко, воде есть где течь в глубине, и прижима к скале, как такового нет. Всё просто!
Камни в потоке не выглядели «дзорагетовскими». Если на всех препятствиях чёрный мрачный монументальный базальт был отсечен словно гигантским кайлом, с острыми гранями, то в Пустячке на лестнице (в сливе левее) были именно обточенные, округлые, обкатанные. Под скалой вода была «чистая», т.е. без зубьев, без коварных рифов. Струя под левым берегом, разбившись на камнях, теряла силу и далее не должно было быть проблем чтоб пересечь её и зачалиться слева в какой-то из тесных, прижатых к левому берегу, малых теней.
Мы смотрели на Пустячок, как на головоломку, глотая адреналин, настраиваясь на предстоящую схватку с порогом, таящим в себе какую-то непонятную изюминку, которую так и не смогли проглотить предыдущие группы. Это неповторимое состояние, предвкушение схватки с порогом… Хотя, что тут трудного?
И мы пошли.
Прохождение «Пустячка»
Решено было, поскольку порог не такой уж и сложный, идти в той «бориной» компоновке судна, с экипажем из пяти человек, с задней гребью.
Итак, как и было задумано по плану, приблизились по плёсу к уходящей вверх почти отвесной скале у правого берега. Видно было уже ясно, что течение усиливается при приближении к сливу. Теперь — миновать скалу и манёвр, прыжок на лестницу, и далее — на прухе чалка у левого берега, где расположен наш лагерь.

Крак! — Правая часть рамы начинает слегка тормозить за скалу в момент, когда, казалось бы, мы почти её миновали. Я, как левый задний (всегда хожу на небайдарках левым) тут же зависаю на широком подтяге, тяну кат на струю влево. Получается, что передняя часть судна рамой ещё притирается к скале, а я вытаскиваю заднюю часть на струю, стуя подхватывает заднюю часть и за мой баллон тащит (отрывая от скалы и передок) в слив. На немного неясном фото я потом увидел себя, зависшего с моей фирменной подтяжкой, тащущего кат в левую сторону. Всё это происходило мгновенья, кат отлепился от скалы и чуть качаясь, скользнул в слив. Легкие валики, зацеп переднего слева за тень, отброс моей кормы — и правые намертво вцепились в берег. Прохождение окончено, даже не прошли всей длины «трубы».
Выйдя на берег, сделали «разбор полёта». Виталик Кириллов выговорил мне, что я утянул на струю корму, и весь кат. Ибо, «ведь договаривались, что идём вдоль скалы, и разворачиваемся только когда войдём в слив». Однако, признаюсь, там, в Пустячке, я действовал просто интуитивно! Я делал то, что, в тот момент, был уверен, было необходимо сделать, когда передок, притираясь к скале, стал тормозиться. Даже при том, что мы не видели, что у скалы какое-то там волнение, отбойник, (или камень, или опасность), я просто среагировал на поведение судна и сделал так, как сделал.
Обсудив наш проход, (и, как сейчас вспоминаю, и выговорившись!) приготовились для страховки и обеспечения прохода второго экипажа. Не такой уж и страшный этот Пустячок! Всё проходимо.

Я и Борис встали с фотоаппаратами (оба моих «Зоркий-4″), Виталик Кириллов и Гольдберг со страховкой в удобных местах «трубы», и Лена, вроде, то ли с ещё одним фотоаппаратом, не моим, то ли с кем-то из страхующих.
Мы видели как катамаран, этот зелёный Борькин монстр, показывается впереди на реке, приближается по «плёсу» к скале, внешне — точно так же, как шли мы, вот он маневрирует, обратившись ко мне, смотрящему происходящее в видоискатель фотоаппарата, правым бортом. Желтые каски, красные спасы… Вот они заходят, как задумано, вдоль скалы и передок уже смотрится над водами, утекающими в слив… Всё, только выровняться и сливаться! Вроде, у них лёгкое касание бортом (рамой) этой скалы…
И очень легко, очень просто, без усилий или сопротивления, этот кат-монстр вдруг начинает легко так подниматься вертикально, закрывая собой пространство глазка фотоаппарата. Передо мной в окошке, словно стараясь равномерно заполнить собой прямоугольную форму кадра, поднялось дно катамарана — оба громадных баллона цвета хаки-зелёного КАМАЗа, а откуда-то из-за них, словно с потрясаемой подростком яблони, сыпались фрукты — желтые каски, красно-оранжевые спасжилеты… Видно было, что Батя ещё пытается что-то сделать, отгрести или отбросить корму гребью, но гребь уже беспомощно зависает и болтается в воздухе, и всё куда-то летит в тартарары, скрываясь из вида
Киль…
Катамаран неторопливо, покачиваясь на валиках, направляется в слив и катится по наклонной, а рядом с ним, смещаясь в левую часть потока — головы, головы… Головы в касках, качаясь в цементоподобном по цвету потоке, неслись по сливу, по шахматной доске камней средь островков пены. Уже опустив фотоаппарат, я боковым зрением ясно разглядел (и память запечатала), как Борька, с изменившимся лицом, замер, и, просто бросив фотик о каменистую землю, рванулся к месту страховки. Я и сам оставив фотоаппарат (рефлекс фотографа не позволил поступить с техникой так же резко, как Борис), помчался к месту, где можно было оказывать помощь.

Однако кат вытащили достаточно оперативно. Юра Иванов и Виктор Кочубей сработали в потоке, держась за катамаран. И Виталик Кириллов (вроде, если не ошибаюсь в порядке событий; а если в чем-то ошибся, поправьте меня!) вытаскивал их и катамаран. На берегу, уж не знаю как, оказался и Сергей. И, позже, узнал,что всё в порядке и с ещё одним мужчиной. Хотя… не совсем «в порядке», а почти, и «всё в порядке» — лишь в плане спасательных работ…
Но где Валя?! Ещё когда я видел «вхождение» в слив судна, я видел, что Валю несло левее в потоке и, когда её нанесло на обливник, она просто влезла на него, понимая, что необходимо избежать самосплава любой ценой, находясь в какой-то сотне метров от непрохода. Так где она? — Она там и осталась. Вроде бы всё происходило мгновенья (в памяти начисто стёрты моменты зачаливания аварийного судна, но, вроде, было вытякивание на берег?), но когда мы побежали по берегу туда, где Валя была на камне, она уже начала мёрзнуть. То ли Юра, то ли Виталик метнул спасконец, и с первого раза Валя поймала его, зафиксировала уже заметно слабогнущимися пальцами карабин на своём спасе на груди, и шагнула в несущийся бурый поток…
Один человек — с вывихнутой рукой.
Сказать, что киль произвёл шок — это всё равно что ничего не сказать о том — какое действие имело произошедшее событие. Однако и сам Борис был потрясен. Это осознание близости непрохода, эта фонтанирующая меж скал вода, находящаяся от нас так близко, на которую мы смотрели не раз. Просто осознание — от чего мы спаслись, — это всё отразилось на большинстве участников. Даже сейчас, вспоминая тот шок, я задумался. Ведь риск в походах высоких категорий — обычное дело. Тот факт, что оверкиль (а оверкили рано или поздно неизбежны! оверкили — естественны!) произвёл такое потрясение, говорит о том, что группа уже была как в ожидании чего-то. Чего? Ожидание было очень серьёзным. И этот киль, как спусковой крючок, произвёл шок. Но… Когда была заложена эта психологическая мина? Не в том ли кабинете перед выпуском группы на маршрут?
Но пока я занимался какими-то делами по лагерю (смутно припоминаю, что то ли было моё дежурство, то ли даже не моё, но с кем-то я кашеварил, заменяя выбывшего из строя в результате киля), и Серёга сказал, что Санька вывихнул руку… Далее — больше. Оказалось, что Саня шёл в поход, имея привычный вывих плеча. Когда он попал под катамаран, то сделал то, что полагается делать — спасать весло. И тут… Оказалось, что рука с привычным вывихом выскочила из сустава. Здоровой рукой он мёртвой хваткой схватил весло… Гольдберг со спасконцом ещё не видел сначала Саню, плывущего по середине потока и едва возвышающегося над водой. Но увидел вывалившуюся из аварийного катамарана лягушку (насос, имеющий круглую форму), подумал, что это — голова, и кинул спасконец, при этом с перелётом попал в маленькую суводь у другого берега. Если бы спасконец попал бы на середину потока, на струю, то Саня имел бы нулевые шансы догнать его — поплавок маятником бы прибило к берегу с большей скоростью, чем человек, движущийся в потоке. Но спасконец задержался в суводи у противоположного берега и Саню «нанесло» на протянувшуюся поперёк потока верёвку. Саня не мог держаться больной рукой ни за верёвку, ни за что. А здоровой держал весло — имуществу пропасть он не мог себе позволить!!! Имущество бы затянуло в непроход, и имуществу (веслу) наступил бы полный каюк! И Саня схватился за верёвку спасконца зубами. Гольдберг и вытащил его на берег.
Но теперь я видел Санино лицо, со сведёнными от боли к переносице бровями. Хотя и дали ему что-то обезбаливающее. Мы занялись расстановкой лагеря, тут же распаковывая упаковки — совершенно ясно, что дальше двигаться бы мы не смогли. Кто-то сходил наверх, узнал о транспорте до села — Сане вправить плечо мог только медик. И неизвестно — какие будут его физические возможности после вправления сустава.
Наконец вместе с сопровождающим тот был отправлен в село Агарак в местный медпункт.
Разброд и шатание в группе. Обнаружение качества Борькиного клея.
Здесь, почти напротив порога Пустячок, группа практически полностью потеряла потенциал идти дальше. Кто-то просто не собирался идти дальше, кто-то занял позицию стороннего наблюдателя и молчал, не вмешиваясь в переговоры. Однако просто констатирую факт, что эмоции были на высокой ноте. Ещё весной 1984 года, в одном из походов этого клуба, я осознал, что некто известный в клубе руководитель, при, возможно, прекрасных человеческих качествах, был настроен так эмоционально, что это перечеркивало деловой, спортивный подход. Тот же руководитель весной группы в 1984 году говорил, что возрастание в спортивных достижениях ведут к одному-единственному итогу — к обелиску. Насчет обелиска можно поговорить, но… эта эмоциональность и душевность — именно это всё перечеркивало готовность подниматься в спортивном мастерстве, и поделиться этой готовностью с группой. Впрочем, это… ИМХО, лично мой взгляд и анализ. Здесь же, в данном описываемом походе я увидел и переживания руководителя группы, Бориса за жизни людей, его заботу скорей даже не отцовскую в этот момент, а материнскую! — чтоб ни с кем не произошло ничего страшного! И когда эта опасность придвинулась вплотную, он переживал в тот раз, в том мае 1985 года, наверно, больше, чем за себя. Он переживал и за людей, и за дело — за своё детище… При этом эти эмоции были на такой ноте, что это было не как естественное поступательное восхождение в спорте, а — последний шанс того же Башкауса, последний шанс, пройдя Дзорагет, войти в какое-то победное состояние. Будто Дзорагет был дверью в некое иное измерение. И этот шанс был на очень опасной грани обвала, какую он видел и страшился.

Оверкиль — считаю, естественное событие в спортивном туризме. Лучше идти без оверов на маршруте, но полезно готовиться к ним, просто-напросто тренировать оверы на спокойной воде, в несущемся потоке. А мои друзья тренировали оверы в ледяной воде октябрьского Лосево, и это — нормально! Быть готовым во всеоружии, не бояться. И бывает, что из-за тех, или иных причин приходится сворачивать поход, сходить с маршрута. Если это необходимо, то мудрость будет в том, чтоб сойти! Это жизнь.
Однако сейчас произошло нечто. Кроме того, что произошел просто переворот, часть людей в группе встало против стиля авторитарного Бориного руководства, против каких-то вещей, с которыми мирились — до вот такого опасного оверкиля. Ни в коем случае не хочу вспоминать — кто там был на какой стороне. Здесь: если не вся группа была против продолжения движения по реке, при том, что сроки движения по графику на Пустячке были на грани предела, то её значительная часть. На грани лимита, предела времени… И предел был перейден! Ибо минимум нас ожидало остановка, не менее, чем днёвка на Пустячке (кстати, на левом берегу здесь было в тот год хорошее место для лагеря). А максимум -… неопределённость. По-моему, четыре дня у нас было впереди в запасе, или пять? Билеты обратно на самолёт были куплены заранее. Раньше мы не уедем. Но и оставшуюся примерно половину маршрута — идти группа стала не в состоянии.
Вроде, именно в этот момент, осматривая вытащенный на берег, приспущенный катамаран, Юра при мне, в моём присутствии обнаружил некое явление, некий сверхнеприятный сюрприз. Дело в том, что Боря все швы внешних баллонов из ткани КАМАЗа тут же густо промазывал эпоксидным клеем, в том числе и в походе. Сейчас в наших руках, при попытке согнуть ткань, эпоксидка откалывалась от ткани. Раскалывалась при нажатии и… раскалывалась вместе с капроновой нитью, которая была внутри этой эпоксидки, ставшей прозрачной пластмассой, этаким оргстеклом. Нить словно растворилась в стекловидной, хрупкой эпоксидке, стала одим целым с этой прозрачной эпоксидкой. Но не стала «арматурой» (как стеклоткань в Борькиных вёслах), а просто исчезала, переставала существовать! Три аварии были обусловлены бездумным, механическим использованием этого клея! Намазывание по принципу «чем больше всякого, что у меня в арсеналах, тем лучше». Лучше не получилось. Получилось даже не как всегда, ибо всегда вещи, которые делал Борис, отличались надёжностью и долговечностью. Вариант намазать ВСЁ (все швы катамаранов) эпоксидкой был какой-то опытный. И получилось, что это проклеивание материалом, не предназначенным для таких целей, обернулось смертельным риском!
Даже действие — промазываения эпоксидным клеем швов оболочек — было исключительно опытным! А эксперименты надо проводить не на шестёрочной реке, а, хотя бы, на двойке-тройке при надёжной страховке со стороны тех, кто не участвует в [непродуманном] эксперименте. Более того, если бы этого не делалось, у нас был бы шанс идти без аварий! Более того, мы были бы уже впереди на 2-3 дня, без психологического шока аварий! От оверов мы, естественно, не были бы застрахованы. Но неразумная технология была гарантией ЧП!

Сейчас, когда описываю этот поход, я осознаю важность, просто невероятную важность этой детали, которая тогда казалась мелочью. Однако важен был тот фон, общая обстановка, которая была в группе и в походе.
Дзорагет руководителями планировался как полигон перед Башкаусом, чтоб потом идти на Башкаус на белом коне. Однако… Дзорагет сам по себе требовал внимания личного, особого. Дзорагет — не полигон для испробования непродуманных технологий («авось так будет лучше, клей-то хороший»), он сам по себе требовал высшей степени готовности, снаряжения отрегулированного и подогнанного, а не сырого. По крайней мере, во время нашего прохождения, при том состоянии реки, и те наши годы.
Уже не помню момент, когда против движения группы по реке встал сам Сергей Финкельштейн. Руководство на Дзорагет оформлялось на него. Ответственность нёс он. Напоминаю: в те годы ответственность за здоровье и жизнь группы несли руководители. Кстати, уголовную. Мы, руководители, никаких привилегий не имели. Кроме тех немногих, кому то ли профсоюз, то ли организация-работодатель иногда оплачивала командировочные. Мы, студенты, в то время не имели, как руководители, никаких привилегий, кроме ответственности за жизни членов команды.
Всё.
Движение по Дзорагету нашей группы остановилось.
Раскол группы. Разведка четырех человек по ущелью.
Не все так легко и категорично встали «против» Бориса. Здесь смешалось всё: долгие взаимоотношения в турсекции и особенно — в водной секции, личные взаимоотношения и многое другое. Но сейчас даже Виталий Кириллов, который с наибольшим энтузиазмом шёл по Дзорагету, и был настроен на Башкаус, был теперь против каких-то действий на реке сейчас. И не зря, причины, по-моему, я описал исчерпывающе.
Однако что-то произошло именно во взаимоотношениях с Борисом. И все понимали: в этот поход для этих людей он перестал быть тем авторитетом, который мог бы вести группу на Башкаус… По крайней мере в эти дни, среди этих людей. И вот здесь группа разделилась во взаимоотношенях: кто-то практически осудил его. А кто-то разделил его боль, молчаливо … нет, не то что сочувствуя, а просто сопереживая с ним. ИМХО. Да, это была трагедия не Бориса, это была трагедия нашего клуба.
Четыре человека на следующий день пошли в разведку по ущелью. Это были — я, ваш покорный слуга, далее — уже приехавший из медпункта Агарака Саня, руководитель похода Сергей Финкельштейн, и его жена, Лена Стёганцева. Под ярко светящим солнцем мы отправились по дороге, идущей вниз по течению левого берега Дзорагет.
Мы осматривали пороги. Сейчас я смутно помню красивый и интересный порог Синяя птица, ещё какие-то далее. Но подробности уже стёрлись. Издалека на подъёме холма, где проходила дорога вдоль реки, мы заметили знакомые фигуры: команда катамарана (вроде, тульских ребят-водников) обносили по поднимающейся вверх от реки дороге их катамаран-четвёрку. Они обносили — ибо на четвёртую категорию препятствий им более чем хватило сверх меры тех нормативов тех лет (впрочем, полагаю, и сегодняшних). Им надо было ещё идти Дебед, согласно заявленной «четвёрке», в которую входили не только препятствия, но и километраж.
Осмотрев реку ниже по течению, мы вернулись в лагерь. Но я осознавал, что что-то ещё просто не допил на этой реке, ещё не вкусил до конца. Сердце моё было на Дзорагете.
Окончательное разделение группы.
Мне было как-то странно видеть, как группа потеряла интерес к реке, к горам, и стала жить жизнью группы экскурсантов, которые захотели посмотреть — что здесь можно посмотреть, какие экскурсионные объекты? В моём сердце родились ноты (на слух) и первое четверостишие песни. Песня была внутри меня, и передо мной как бы в пространстве. А люди жили уже суетой города, решив поехать посмотреть Ереван, где, как я уже просто осознавал, словно видел в духе, ждала бы суета и… суета. Я, именно такой, какой я есть, осознавал, что передо мной просто сокровище, которое нет ни малейшего желание разменивать на «я был в Ереване». Нет, поймите меня правильно! Я не против посещения Еревана. И, даст Бог, когда-нибудь его ещё увижу. Но в тот момент моё сердце было в этих горах… Вместе с этой бешено несущейся через и сквозь чёрные, торчащие острыми гранями вверх, сквозь белые бочки, черной водою, с этими зорями, восходящими над глубоким, 300-метровым ущельем, и с этой луной, словно громадный фонарь, светящей сквозь белую палатку из парашютного шелка.

И когда я сидел, размышляя у вещей, где чуть в стороне от нас Сергей, и другие пожелавшие ехать в Ереван учатники группы разбирали очердное судно, и когда Борис, обращаясь к Виктору Гольдбергу, сказал: «Слушай, а давай пойдём оставшиеся дни вдоль по реке? До окончания реки? Возьмём Петруху с собой…» — я спокойно выслушал эти слова, как само собой разумеющееся.
Достаточно быстро всё разрешилось. Сергей, Батя Кочубей и Юра Иванов стали как бы костяком той группы, т.е. всех остальных, отправившихся «смотреть Ереван», а мы втроём остались на реке. Нам, согласно разделения имущества, был выдан один из двух катамаранов (вес рюкзаков нас троих стал по 40 кг на каждого). Одна, Борина палатка, кухонная походная утварь, личные вещи.
Остальная группа оживилась, предвкушая экскурсионную программу. Они уже жили хлопотами экскурсий, города… Оживился и издалека был слышен и неумолкающий Саня, и что-то изрекал Батя. И вот они исчезли, поднявшись по тропе, уходящей к дороге, по которой можно было доехать и до Агарака, и дальше, в суету городов, и в потоки машин.
А мы остались в размышлениях. Борис — в своих, а Гольдберг, как бы соучаствую с Борисом, в своих размышлениях. И ваш покорный слуга — в своих размышлениях…
Далее, до заключения, будет художественно-документальное описание. В том числе и просто переживаний, эмоций. Если интересует только технический отчет, то можете не продолжать чтение, а прокрутить, к примеру, до выводов. Однако для меня и дальнейшее проведённое на реке время было важно. Как вся последующая жизнь.

Наше движение по реке, по дороге.
Мы остались один на один с природой. С этой мутной бурой рекой, шумящей на черных глыбах с острыми сколами, со стенами ущелья, уходящими куда-то вверх, к голубому небу, по которому проносились временами гонимые ветром там, над поверхность равнины облака, появляющиеся из-за края каньона, и вновь скрывающиеся потом за другим краем. Кто ходил по таким рекам, тот знает, что шум воды, порогов сопровождает нас весь поход, пока не покинем реку (или пока не вырвемся с рекой из гор и от порогов на равнину).
Впереди было несколько дней (вроде, четыре?) и оставшийся участок Дзорагета. Можно было не торопиться.

И мы трое пошли. Последний взгляд на пороги, на Пустячок, на Агарак-1, Агарак-2, Агарак-3, Агарак-4 и Агарак-5.
Не было больше никакой суеты, никаких сроков, которые «поджимали». Только дорога-колея под ногами, иногда — тропа по краю реки. И высокие деревья грецких орехов, тянущиеся к сияющему небу. Пороги теперь помню слабо, хотя мы их и осматривали, обсуждали возможности вариантов прохода.
Труба водопровода увеличивается, фонтан.
Труба водопровода, принимающего ручьи, которая шла в город, увеличивалась в диаметре. По-моему, она уже достигала более 80 см, потом — 1 метр!
В одном месте мы увидели ещё издалека на дороге что-то непонятное. Как будто струя воды из бранспойдта, облако воды вдоль трубы. Сначала мы подумали, что труба дала трещину. Подойдя к месту, где струя воды била метров на 10-15, мы удивились: какая-то непонятная была эта струя. И, как не пытались, не могли разглядеть повреждения трубы. Струя-облако водяной пыли била из сварного шва, стыка между трубами, но трещина была не видна. Пришли к выводу, что из тончайщей трещины в сварке била эта струя водяной пыли. Примерно подсчитали длину водопровода от его начала. Помножили на падение реки и оказалось, что давление в трубе уже весьма велико. Для города даже не нужно водонапорных башен! Давление было таким, что через невидимую глазом трещинку выстреливало таким шикарным фонтаном!

Учитывая падение реки на километр около то ли 18 метров, то ли даже 26 метров на км, за 20 километров трубопровода там получается какое-то невероятное давление, ибо получается, что и река потеряла около 400 метров высоты!.
Армянские туалеты на краю пропасти.
Один день нашего пребывания там был пасмурным. И река тоже стала даже неприятно тёмной по цвету.
Идя по дороге, мы наблюдали на краю пропасти высоко и далеко вверху будки армянских туалетов. Вообще, селений по верху было достаточно. И, представьте, прямо на краю обрыва были конструкции такие, что «классическая» туалетная будка нависала над пропастью. Т.е. испражнения сыпались весьма с большой высоты.
Трудно представить чувствования местных жителей, справляющих свою нужду в очко, через которое видно — что там, примерно на высоте иногда в несколько десятков, а иногда, где скала покруче, и в сотню метров. Однако будок я лично запомнил пару на том участке пути, они хорошо были видны издалека, на фоне неба. Борис говорил, что их, таких, было больше на нашем пути в разных местах.
Нам так же было интересно, и на эту тему тоже рассуждали: если в наших краях будки обычно делаются хотя и достаточно крепкими, но не на века , то какова прочность тех армянских туалетов? По внешнему виду они не отличались от наших! Чтоб не получилось: пошел — не вернулся!

Храмы.
Не помню точно расположения древних храмов. Но мы их встречали. И, вспоминая об Армении, будет несправедливо не упомянуть о них. Хотя в походе у нас не было, фактически, времени для осмотра во время прохождения, а потом мы не знали — где их можно хорошо рассмотреть, они были. И на том участке, где мы прошли втроём, был один из храмов.
Так же ещё от Степанавана нам стали встречаться каменные плиты с вытесанными на них крестами. Мне сейчас даже приятно, что название этих изваяний (хачкары) я узнал из уст именно самих армян в том походе. Ибо Армения — вроде, первая страна в мире, первый народ на Кавказе (и не только на Кавказе), который принял христианство как государственное вероисповедание. Конечно, сегодня я имею то, что имею — знание, что вера, и ученичество Иисуса Христа не имеет с государственной религией почти ничего общего. Общее — только Писание. Тем не менее, если бы не христианские государства, даже Писание не дошло бы до нас — его бы истребили! И одно из государств, которое хранит по сей день христианство — это Армения. Именно поэтому турки истребляли армян с противоестественной жестокостью, как носителей вести об Иисусе Христе. И государство, некогда раскинувшееся от Средиземного моря до Черного и, как понимаю, Каспийского моря, остаётся исключительно в этом осколке — некогда населённой армянами части Российской империи. Если бы не Россия, то армяне остались бы исключительно в диаспоре. Между Арменией и сирийскими армянами лежит территория, на которой армяне исторически жили последнее тысячелетие, и где армян вырезали последователи «самой миролюбивой» религии.
Я помню, как тогда у костра разговаривали с Борисом о местных храмах. Он говорил: «Понимаешь, у нас уже старина считается — это какие-то 200, или пусть 300 лет! А у них — так: вот этот храм молодой, ему всего 600 лет. Ну, этот постарше, 800… Здесь древность — как наш сегодняшний день!»
Но это факт. Там, в Армении, я просто видел историю рядом с собой. Те люди, которые жили веками назад, они были не где-то «в нирване», в неопределённости, они были рядом. Их следы рук, пальцев были передо мной. Какой-то храм был на нашем пути, но мы не планировали там остановки и не были готовы. И так и миновали его, просмотрев со стороны, сквозь деревья.

Вода Дзорагета — мутная, бурая, после неё чувствуешь «не в своей тарелке».
Тот самый, пасмурный день, мы ставили лагерь в стороне от леса. Сухостоя рядом не было. Однако по берегу набрали плавника, и его более, чем хватило на вечер-утро. Однако не было рядом ручьёв с гор, из которых мы весь поход ранее брали воду. Пришлось взять из Дзорагета. Вода, выглядящая буро-черной в потоке, не теряла мутности, даже постояв какое-то время в котле.
Конечно, было неприятно, после вида армянских туалетов, пить речную воду. Хотя и понимали, что логически дотечь до реки из пространства под кабинками по уступам скал и покрытым лесом склонам любой субстанции физически невозможно, но… как-то всё равно не по себе было. А мало ли!
После трапезы с использованием дзорагетовской воды было как-то неприятно, тяжело в желудке. Однако выбора в тот день не было. Замечу, что за многие годы походов приходилось пить воду разного качества по уровню мутности. Однако такой тяжести в желудке после употребления, как в тот день, когда брали воду из Дзорагета, я, кроме одного-единственного случая (речка Аннупе в 2011 г.), не встречал. Впрочем, ощущения тяжести были недолго, и через несколько часов постепенно всё исчезало. А следующий день мы снова брали воду из кристальных горных родников.

Борису стало плохо.
А наше путешествие продолжилось… Колея-тропа вдоль реки. Взгляд на пороги шумящего и пенящегося Дзорагета… И снова распогодилось. Чаёвничая у костра, увидели местного мужчину, постарше нас всех возрастом, заготавливающего дрова. Поприветствовали, поговорили. Борис приглашал его к нашему костру, но тот отказался.
Вернувшись, Борис сказал: «Понял — почему он отказался. Ведь всё-таки он здесь, в горах, дома. А мы — лишь гости. Просто он не стал идти на приглашение в гости гостей.» И мы, закончив перекус, пошли дальше. Рюкзаки хорошо лежали на плечах. Те рюкзаки, которые были у нас тогда, были хорошо прилажены, сидели на спинах не хуже современных «анатомических».
Впереди, вроде, шел Гольдберг, я за ним, замыкающим Борис. И вдруг… Я оглянулся — Бориса с нами не было! Окликнул Виктора. Мы переглянулись, понимая друг друга без слов… И, готовые ко всему, поспешили обратно по тропе.
Ух… Выдохнули! Ох уж этот Борис, с его шалостями и шутками… Там, позади, в 200-300 метрах от того места, где мы хватились, стоял Борис, развернув удочку над заводью потока Дзорагета. От сердца отлегло. А, поскольку мы были готовы к самому худшему, мы уже не выговаривали ему, а просто постояли рядом. Слава Богу, что ничего не произошло того, о чем пришгли мысли! И в тот момент этого хватило нам. Наконец, Борис собрался и, как ни в чем не бывало, пошел с нами.
Пройдут годы, около 15 лет, и Всевышний снова сведёт меня с Борисом. И там, в общаге на улице Земгалес в Олайне, Борис скажет: А помнишь тот и тот момент, когда мы шли по берегу Дзорагета? — И скажет то, что пришло нам на сердце, о чем мы подумали тогда — именно это и произошло… У него действительно «прихватило» сердце. Сильно. Просто к моменту, когда мы хватились, и вернулись, за эти около 4-5 минут, или чуть больше, он успел оклематься, прийти в себя, и просто, развернув удилище, встать на берегу, у заводи Дзорагета.
Я уверен, что отнюдь не только физическая какая-то нагрузка привела к этому моменту, когда у Бори «защемило» сердце. Я не знаю — что там происходило. Но просто спасибо Богу, что ещё не так давно была весть от него через Алика Гильмана, и он по-прежнему делает стойку на руках на краю стола, когда, споря, доказывает что-то друзьям, что у него всё в порядке со здоровьем…
Райский цветущий сад, холодный ветер на поверхности ущелья.
Собственно, если весь участок — какие-то 30 км., а мы уже на судах прошли половину, то можно представить — что же нам осталось в эти 4 дня. И мы встали вновь, теперь уже на дневку. Борис с Виктором Гольдбергом остались у реки, а я пошел осмотреть склоны ущелья.
Склоны Дзорагета — особый мир. Спрятанное от ветров, ущелье представляет собой отделённый от соседнего равнинного мира, «затерянный» мир, там особый микроклимат. Уступы ущелья представляют собой островки какого-то райского сада. И я, молодой и пытливый юноша, перебегал по скалам, по утёсам, исследуя и эти сады на уступах, и осматривая простирающуюся подо мной 300-метровую пропасть, где где-то внизу шумела река, на берегу которой, в зеленеющей распускающейся нежной салатовой листвой роще грецких орехов были мои спутники.
Я перепрыгивал со скал на скалы.
Я уверен, что то, что открывалось мне, было тоже не просто случайностью, но частью работу Бога. Что вы можете представить о райском саде? Но за этими пронизанными солнцем, источающими нежный аромат цветения рощами я видел нечто большее, как бы в перспективе.

Думаю, жители гор, для которых горы — родной дом, поймут меня. (А, возможно, и не поймут: ибо часто жители , казалось, прекраснейших , ангельских мест так сосредоточены на работе, на пахаловке, на деньгах, что не понимают наших «сентиметов», вздохов и ахов, и охохохов). Но… Знаю нескольких кавказцев по происхождению, которые бы вполне поняли бы меня. Я словно вернулся домой — в тот благоухающий мир, полный цветов и пения птиц.
Но вот, перебираясь со скалы на скалу, я достиг верхней кромки обрыва, края ущелья. Я, приподнявшись, выглянул… На меня подул пронзительный холодный ветер. Передо мной было зелёное поле. Где-то вдалеке поднимались над холмистой равниной дальние вершины высоких гор, покрытых сверкающими снегами. При ярчайшем солнце вдоль поверхности поля дул холод. Немного мрачновато чернели не так далеко от моего выхода «на поверхность» два изваяния, кресты-хачкары. И… безлюдие. В ущелье, на этих уступах-садах, где всё было переполнено жизнью и радостью, там всё было наполнено светом и теплом, я словно не был один. На равнине — сразу чувствовалось… безлюдие. Да, это — впечатления. Но это было.
Разительный контраст.
Ящерицы типа агамы. Их топот и сотрясениями почвы. Змея меж камней.
Ещё одна вещь, которая мне особо запомнилась на этих уступах и в садах, это ящерицы… Никогда раньше я не переживал такого! Когда почти из-под ног вскакивает пресмыкающееся, и бежит, цокая по камням. Вы переживали когда-то, когда при беге человека рядом, или, к примеру, крупной собаки, можно в те моменту чувствовать сотрясение почвы?
Но здесь такое сотрясение почвы я замечал, чувствовал, когда от меня срывалась, и, цокая, убегала крупная ящерица! Их было достаточно много. Там, на этих прогретых солнцем в затеряном миру каньона Дзорагета, райских садах на уступах скал.
Я всё хотел подобраться к ящерицам поближе. И вот, наконец, в щели заметил бок ящерицы! О, её надо спугнуть! И, балуясь, ткнул пальцем в бок, желая видеть движение ящерицы. Тут… Сразу же отдёрнул руку и пошел подальше: в щели между камнями была самая настоящая серая змейка. Какая — это уже не разглядел. То, что змея была в щели камней, не дало той быстро развернуться (хотя и не дало мне вовремя разглядеть её в подробностях). А когда змея развернулась, меня уже там не было.

Что сейчас остаётся? — Память… Было много-много всяких событий, было много всяких забот. Учеба, работа, жильё… Но эти райские сады остаются в памяти как какое-то особое, не сравнимое ни с чем переживание того времени, да и занимающее особое место во всей жизни. Признаюсь, даже отдавая кусочек сердца вам, читателям, испытываю кусочек того мира, полноты, который встретил тогда…
После экскурсии по райским садам каньона Дзорагета я вернулся в лагерь.
Грецкие орехи — ещё один интеренсый эпизод того похода. Если сегодня для кого-то грецкие орехи — что-то обыденное, то в советское время это было лакомство, хотя и регулярно бывавшее на прилавках магазинов, и обязательно — в новогодних подарках! А здесь, в светлых и чистых рощах на берегах реки высокие деревья были именно деревьями грецких орехов. Впервые я собирал с земли спелые прошлогодние орехи — плод, который был в Прибалтике в те времена там, где жил всю жизнь, каким-то южным, почти экзотическим. А здесь учился доставать орех из темной «рубашки». И ели их — совершенно спелые, вкусные.
Впереди был последний день нашего пребывания на Дзорагете.
Финал 30-км участка. Группа из Москвы на наших глазах проходит последнюю часть участка. (К2)
Дзорагет, сливаясь с рекой Памбак, образует реку Дебед. В походе, разговаривая с армянами, и зная о местности от руководителей похода, Бориса и Сергея, я был уверен, что водопровод идёт в город Дебед (тогда был уверен, что название такое же, как и у реки). Однако, подготавливая материал по походу, я посмотрел карту, и увидел город с названием Дзорагет, по названию реки, в месте слияния рек, и селение Дебет — чуть в стороне, даже чуть выше по течению от слияния Дзорагета и Памбака. Не знаю, было ли причиной расхождений тогда и сейчас какая-то неточность в обстановке, когда маршрут разрабатывался по отчетам других туристов, в библиотеках и по чьим-то записям, или изменение обстановки на местности больше, чем через 30 лет, или и то, и другое.
Идя вдоль реки, мы встретили группу, проходившую последний участок Дзорагета. Это было и неожиданно, и одновременно с тем как-то естественно, закономерно. После наших сражений на участке реки после Степанавана, после встреч с другой группой, которая так же, не преодолев всего, обнесла значительный участок реки, чтоб идти по Дебеду, по заявленному маршруту, мы вдруг встречаем группу из Москвы, которая проходила финал. Завершение, последние пороги Дзорагета. Проходила очень профессионально и организованно. Российские двойки с параллельной посадкой гребцов (сейчас они очень распрастранены, никто и не представит иной, «латвийской», т.е. последовательной посадки, а тогда эти, российские двойки только появлялись).
Борис перебросился с их руководителем, стоявшим на страховке, несколькими фразами. Последние пороги Дзорагета, финишные, не такие серьёзные. Группа их проходила очень уверенно.
Финал… Дзорагет пройден. Вот и свершилось. Дзорагет пройден, хотя и не нами. Пройдут годы, и когда в 2015-м я стал смотреть в сети информацию о Дзорагете, то оказалось, что нет по-прежнему никаких упоминаний о том, что тогда, в 1985-м, кто-то прошел Дзорагет полностью — лишь информация, что кто-то не смог до конца пройти из-за аварий и тяжелой обстановки. Но затрудняюсь: может, и та группа, которую мы видели на последних порогах реки, прошла не всю реку? Не весь 30-километровый участок, из-за которого весь сыр-бор? Не знаю. история умалчивает.

Однако участники и руководители групп 2013 года были уверенны, что никто из россиян не вспоминал о реке Дзорагет для сплавов со времён перестройки. А на момент написания этого рассказа только на ю-тубе и в других источниках уже есть описания прохождений и в 2006-м, и в 2010-м годах!
Уход от Дзорагета. Марш в ночи.
Дальше был подъём по серпантину. Не помню уже — как стемнело, и мы шли по дороге с нашими 40-килограмовыми рюкзаками. Пытались голосовать, но ни одна машина не останавливалась. Лишь кто-то, объезжая нас, сигналил, но не останавливался. И вскоре мы бросили это гиблое дело — пытаться голосовать. Однако ещё не известно — сколько бы с нас попросили, если бы остановились. Непредсказуемо. Общественный транспорт там не ходил, по этому шоссе. Но нам надо было на станцию Алаверди. Ещё одно название, которое вертится в голове, при воспоминаниях о том марше во мраке, это Туманян. То ли просто населённый пункт, то ли станция, то ли просто разъезд. Но нам предстояло пройти по серпантинам и дороги вдоль Дебеда около 10 километров до станции, от которой ночью должен идти поезд до Тбилиси (откуда у нас билеты на самолёт до Риги). И мы шли.
Да. Было… нелегко.
Пройдёт время, и Бог войдёт в мою жизнь, некогда закоренелого атеиста. И когда 14 или 15 лет спустя вдруг мы оказываемся в той Олайненской общаге, после того, как у самого жизнь прошла через … ну, если не мясорубки, но врагу не пожелал бы; когда оказываемся с Борькой в одном месте, на одном этаже (это ж надо так!!!), и я начинаю говорить ему об Иисусе Христе, о Том, кто поднял меня из подвалов жизни, и самых настоящих подвалов, в которых приходилось ночевать, Борис сказал: «Знаешь, Петруха, никого другого я бы просто не стал слушать. Но ты был тогда, и шёл, как я и Витька, тогда, упорно, по той ночной дороге, по тому серпантину…»

Да, было, было…
Дебед. Железная дорога. Тбилиси. +37Ц. Ждём группу. Гуляние по Тбилиси. Ночь в палатке около аэропорта.
Тем не менее, всё кончается, кончается, кончается… Провал реки Дебед в темноте в стороне от шоссе, с проносящимися по нему машинами. И вот, в поезде я сплю на какой-то из верхних полок. Как покупали билеты, устраивались ночью в поезде, плохо помню, но вот светло, и я просыпаюсь в неторопливо плетущемся пустом поезде. Скудный вагон местной линии. Завариваем чай — как всегда у нас, туристов, есть всё необходимое, чтоб трапезничать — как только приобретём порцию кипятка. Не помню уже — сколько платили проводнику, мужчине. (для сравнения: во всех «европейских» поездах Союза кипяток из вагонного титана был бесплатно) И вот мы в Тбилиси.
Город мы втроём осматривали весь день — встреча с группой намечена была на завтра. Замечу только, что что-то у меня осталось с тех времён, или даже ещё с более ранних — осматривать новый город не с «парадного подъезда», а полностью. С его взаимоотношениями, с позитивными и негативными, в меру, сторонами.
Когда сегодня кричат об «оккупации» республик, мы, видевшие эти республики, только вздыхаем. В Грузии не было советской власти. Там был капитализм, который отвешивал центру, т.е. руковдству Союза в Москве «кесарю — кесарево», а Грузия жила своей жизнью. Замечу, что в меру увиденного мною, Грузия вообще была в привилегированном положении по сравнению с другими республиками.
Впрочем, и капитализм у них — своеобразный, не «западный» был. Только при нас кто-то проезжал на машинах на красный свет, пересекал двойную сплошную. Грузия…
Замечу так же, что мне выдавали сдачу в магазинах, где я что-то покупал из съестного. Пишу об этом, ибо уже мы знали достаточно о том, что «в Грузии сдачи не дают». Да и действительно, в автобусах общественного транспорта, типа того — как позже, в 90-х были «маршрутные» автобусы в Риге, отбиравшие пассажиров у государственных линий, там деньги клали на панель перед ветровым стеклом без всякой сдачи (в отличие от рижских ). Но всё-таки было отдельно, к примеру, государственные кассы, магазины, где сдачу давали, и были частные, абсолютно капиталистические предприятия, где сдачу действительно не давали. (до того, как я побывал в Грузии, даже задавался резонным вопросом: если у них сдачу никто не даёт, откуда же тогда брать ровные деньги?)
В Грузии мы деньгами не сорили. Обошли город, точнее, его центр. Наряду с Ригой, один из, наверно, самых зелёных в бывшем Союзе.
Последняя ночь в Тбилиси перед днём отлёта — мы поставили нашу палатку в рощице у аэропорта. Хм, сравнить с сегодняшним временем… Вероятно, сейчас нас бы окружил бы спецназ с автоматами и собаками. Сравнить мир тот и сейчас, и поймёшь, что что-то «не то» происходит вокруг!
На цифровом градуснике у аэропорта была температура воздуха — +37 Ц. Но жара переносилась очень легко, по сравнению с Латвией и Прибалтикой — сухой воздух не давал духоты. Я понимал и знал, что жара соответствует показаниям табло. Но перенесли мы, жители Прибалтики, жару на удивление очень легко. При том, что у нас, в Латвии, даже 25, а тем более, +29 переносятся куда труднее.
Соединение с группой.
И вот — соединение с группой. Очень спокойно, обыденно. Да, как я и ожидал, они нырнули в самую суету Еревана. Вроде, даже не один, а несколько из них говорили, что хватило бы одного-единственного дня на знакомство с городом в том виде, насколько люди были знакомы к этому. Шумный галдящий город. Великое множество частных машин. И все водители жмут изо всех сил на сигнал. Гудящий город… Стоило ли только ради того, чтоб поставить галочку «я был в Ереване» нырять туда на 4 дня? По крайней мере, я ни капли не жалею, что не поехал с ними.
Суета — она и в Риге, и в Ереване суета. Может, на улицах Еревана, где все водители давят на сигналы и на газ, чуть побольше.
Возвращение домой. Похода летом не будет.
Мы летели домой рейсом Тбилиси — Рига.
Молча.

О походе — ни слова. Просто везли весть тем остальным людям, кто ещё ждал и готовился на лето, что Башкауса не будет. Не будет похода турклуба РПИ на Башкаус… Равно как и вообще дальнейшего развития турклуба РПИ, как спортивного клуба. По крайней мере — для водников. Весть тем, кто собирался с Борисом летом. И всем остальным, болел ли кто за нас, или наоборот, видел в нас противников.

 Через год Борис был с нами в походе весной, с совершенно другой группой, с молодыми, не старше меня, участниками. Но руководителем был Сергей. Они с Борисом шли в байдарочном экипаже…

Водники спортивного направленеия постепенно стали переходить в образовавшийся через год клуб МЖК. Кто-то, впрочем, кто издавна был в турклубе, так и остался в ТК РПИ, переходили, в основном, те, кто пришел в турклуб после меня по времени. От ТК РПИ было ещё организовано несколько сложных походов. Но не сразу, с годами начали появляться уже сборные группы, где туристы РПИ участвовали, заявляясь не от клуба РПИ, а с теми, к кому присоединялись. В 1992 году, после раскола Союза, ТК РПИ объявили закрытым, с реорганизацией самого РПИ в RTU, и реорганизацией спортклуба (спортивный туризм в Латвии упразднили, как пережиток «оккупации», хотя в соревнованиях жители Латвии участвуют до сих пор, организуя всё на общественных началах). Потом горбачевская перестройка из просто чудачеств типа «борьбы с нетрудовыми доходами» и других странностей перешла в ясное совершенно целенаправленное и умышленное разрушение государства и его обитателей, и все 90-е походники жили иной жизнью, часто далеко не походной.

Вместо эпилога.

Пройдут годы. И, встречаясь с один из походных друзей 2010-х, я услышал его предложение посмотреть на ю-тубе «что-то интересное». Открылся фильм… Сплав по реке Дзорагет. В 2014-м году, почти 30 лет спустя, я увидел сплав по реке, которую внезапно вспомнили россияне. Позже я перебросился с кем-то коментами о сплаве. Даже две группы (или больше?) сразу пошли на Дзорагет —  реку, по которой с начала горбачевского бардака, как казалось в тот момент, никто не ходил.
Но…
Я не узнал реку. Каньон — тот же. Но река — словно другая. Это факт, что при изменении уровня воды даже на 10 см порой меняется вся картина той или иной реки. Сложно сказать — в том ли дело, что иной уровень, или нет? Конечно, многое изменилось с тех пор. Мы тоже другие, я не ручаюсь за «идеальность» своей памяти. Что-то помню лучше, в чем-то могу и ошибаться, я всего лишь человек. И ещё есть фактор, что за 30 лет повышается уровень техники туризма. Так, год спустя после Дзорагета, летом 1986-го, мы делали «четвёрку» по реке, на которой скольки-то годами раньше руководитель того турклуба, который был в турклубе РПИ, «делал» мастера спорта, т.е. руководство пятёркой. Только, пройдя Алаш, в 1986-м вместо Хемчика мы переехали на попутках на связку Большой Он — Она, где для байдарки Большой Он был первопрохождением. И это уже в тот момент называлось (по крайней мере, оформлялось) четвёртой категорией.
Однако, размышляя, всё-таки прихожу к выводу, что отличие похода нашего, 1985-го, и походов 2013 и др. как в уровне воды, так и всё-таки в том, что немало изменилось на самой реке. Так, уже в 1988 прошло страшное землятресение именно в том месте. Кто-то из армян мне рассказывал, что землятресение ударило по Степанавану. Был разрушен водопровод, собирающий родниковую воду для питания города в низовьях Дзорагета… (при переписке в сети с современными водниками мне рассказали, что сейчас водопровод восстановлен) Замечу так же, что в фильме прохода 2013 года цвет воды реки — вполне «приличный», синий, достаточно прозрачный. У нас был черно-бурый селеподобный поток. Были в нашем прохождении места, где бочки и пена, в которую, входя, судно полностью погружалось, окуналось в пену. Хотя катамараны у нас были не маленькие. Сейчас я не видел таких пенных ям в современных фильмах!
Так же есть вероятность, что когда мы шли, то камни были как бы «свежие» — сколы этих камней в потоках были не приглаженные, и неизвестно — как те же камни вели себя в потоке со временем. Но это — просто предположение. Может, и «сгладились» со временем…
Насколько изменилась конфигурация реки — не могу сказать. Да, на видео 2013 года видно, что река сложная. Но… пятая категория, не «шестёрка». Из отзывов участников 2013-го — кто-то с уважением говорит о лоции первопроходцев реки, рассказывает, что практически все описанные в лоции препятствия можно узнать, даже хотя они несколько иначе, чем в описании, выглядят. Другой писал, что «без разведки абсолютно легко просвистели абсолютно всю реку». Однако другой ответил мне, что непроход на пороге Агарак никуда не делся, они обносили (а всего у них было два обноса на «завальных» участках). Думаю, что такая информация ближе к истине.
Да, конфигурация порогов изменилась. Кстати, я вполне допускаю, что землятресение могло «раздвинуть» скалы на непроходе, повалить, чтоб была сквозная струя. Но — если один из последних сплавщиков написал о том, что непроходимое место не исчезло, то… вообще, не желаю ни с кем спорить, я там 30 лет не был, не видел. При том, что более доверяю тому «сдержанному» и разумному описанию успешного трехдневного прохождения 30-километрового участка реки Дзорагет перед слиянием с Памбаком, где упоминается об обносах…. Вот сплав по Дзорагету 2013 года, автор и участник Василий Казак:

Просмотрев это, и ещё несколько видео сейчас, три года спустя после той встречи весной 2014-го у друга, я просто отметил про себя, что смотрю видео прохождений другими глазами, чем три года назад. Что же говорить о памяти о походе 30-летней давности?
А Башкаус с тех пор проходился моими знакомыми и друзьями, и не раз. (и даже ходят туда на каяках! А в те времена 80-х — лишь попытки первопрохода на КНБ, при страховке всей группой, которая составляла мучение всей остальной группе)
И понимаю одну вещь: сегодняшнее поколение туристов будет снисходительно смотреть на нас, штурмовавших реки на «Салютах», плотах и «самоделках», и вот этих сырых конструкционно катамаранах. Однако не судите строго: ибо даже тот громадный набор снаряжения — как судов, КБ, КНБ, катамаранов и мн.др., так и снаряжения — экипировки и прочего, создавался все эти годы, и создаётся второе столетие спортивного и самодеятельного туризма именно на основании многолетнего опыта, который проходили как моё поколение туристов, так и тех, кто был даже до нас!
Даже сами катамараны, на которых мы решлись идти на Дзорагет, были в тот момент одним из высших достижений туристской мысли. А сегодня я смотрю фильм (цветной!) о прохождении Дзорагета на таких судах, которые уже сформировались тогда в наших мыслях, но о материлизации которых мы могли только мечтать! И то, что Борис сделал своими, воистину, золотыми руками — это приблизило наши сегодняшние годы, когда только в Риге есть несколько мест, где можно приобрести катамараны, сделанные на заказ! А можно и не заказывать у производителей, не ждать, а просто поехать , к примеру, в «Тритон», в Питер, а можно — туда-сюда или туда, и просто сразу купить. Или даже чуть дешевле где-то купить с рук подержанное!
В наше время (80-е годы, середина) в Союзе только начинали действовать такие «частные», или общественные организации, которые сами проектировали и выпускали снаряжение на продажу. (так, мой напарник в 1987 году на Урухе был Володя Гаврилов, который купил у москвичей «самоделку» — байдарку, у которой стрингеры были из в меру мягких трубок лыжных палок, а шкура — из ткани, аналогичной «Совтрансавто», или взятой из шкуры голубого надувного спортзала; на этой байдарке мы и шли Урух)
Вы понимаете, что то, что я подчеркнул факт, что фильм — цветной, для нас, ходивших 35 лет назад с достаточно капризными 8-мм камерами (кинокамерами, а не видеокамерами), было мечтой! Я фотографировал с 5 лет, и это было для окружающих почти уникально. И с отрочества я мечтал и о кинокамере, когда рассекал на моторной или вёсельной лодке гладь Лиепайского озера. И так и не приобрёл тогда кинокамеру! А теперь любой (!) мальчишка может снимать любительский фильм, и сразу же просматривать его фрагменты! Можете представить — что и в сфере снаряжения и техники за эти 30 лет проделан скачок?
И то, что Борис с особой любовью делал снаряжение для всех друзей — это великое дело в те времена. Так что просто пытаюсь пояснить ту обстановку, которая была не только в нашем турклубе, но в целом. Если какие-то организации в Латвии, в то время имевшие материально-техническую базу, могли год-два спустя после года описываемого похода произвести катамараны (совхоз «Рига», «Накотне»), байдарки, или чуть позже, как «Адажи» — даже длиннющие пластмассовые каяки из стеклопластика, то именно в 1985-м — всё это только начиналось усилиями вот таких энтузиастов, как Борис.

Напомню, что и катамаран — четвёрка с коленной посадкой изобретён именно российскими водниками. Когда в конце 80-х на знаменитое ралли по Чуе приехали американцы, они удивлялись и поражались — на западе, оказывается, в те времена были для сплавов только плоты с гондолами поперечно течению. Однако после того Чуйского ралли катамараны с такой же компоновкой появились и на западе.
А в уже сегодняшний день, к примеру в 2015 году осенью, я был на Лосево в группе друзей из Латвии, которые брали несколько катамаранов для тренировки.

И Юра Болгарин, который был среди нас как старший группы, уже побывал на Башкаусе не один раз. Кстати, Юра стал как бы почетным гостем на мероприятиях ТК РПИ, и был на 50-летии клуба, ибо именно с ним многие годы затем ходили в водные походы туристы, воспитанные ТК РПИ. Да, всё меняется. Но меняется после того, как кто-то прошел вот так, как мы тогда, 32 года назад. И через глазок плёночного «Зоркого-4″ во время съёмки видел, как пушинкой встаёт в пороге вертикально большой Борькин катамаран…

——————————————————————————————————————
Выводы, анализ.
Наверно, имеет смысл сделать какие-то простейшие выводы, и проанализировать причины неудачи. Анализ необходим. Ибо не в последний раз идём в поход. А со временами меняется снаряжение, уровень подготовки в мире. Но не меняются закономерности!
Что же было причиной неудачи? Я могу высказать только своё мнение…
1) Простейшая и банальнейшая причина — Борькин клей. Из 4-х ЧП на маршруте 15-20 километров длиной всего единственный раз был оверкиль. Три других — лопались внешние баллоны, сшитые из ткани «КАМАЗа». И лопались из-за того, что место швов, капроновая прочнейшая нить обильно смазывалась этим эпоксидным клеем. Клей превращался в хрупкую пластмассу-стекло, капроновая нить неким чудодейственным образом как бы прекращала своё тленное существование, растворялась в эпоксидке, как сахар в чае. Эпоксидка становилась хрупкой и трескалась, даже «не чуствуя» арматуры в виде нити. Т.е. куски эпоксидки отлетали от эластичной ткани, прогибавшейся не только от притирания к камням, но просто от давления воды.
Клей, насколько понимаю, был опытным, или — никогда ранее не использованным. На покатушках на Лосево — имеет смысл экспериментировать с таковым. Два-три дня прыгать по валам, плюхаться у жандарма и стоять в бочке. Потом смотреть — что будет дальше. Но не идти на гранёные камни Дзорагета, при ограниченной страховке.
То же самое касается и пятой «ноги», задней греби. Напомню, к тому моменту К4 только пару-тройку лет, или чуть дольше появлялись в таком виде, как мы их знаем сегодня, и только начинали заменять собой ПСН-ы и ЛАС-ы! Но… Для Дзорагета эксперимент неразумный. Что мешало Борису взять гребь и поставить на Амате? Походить по порогу перед Звартес? Чтоб потом не тратить время на Дзорагете? Этого не было сделано. А на Дзорагете было поздно. Пятая нога собаке-катамаразму не помогла. Это — слабости, «душевность». Мне, как общающемуся с христианами, ясно различие терминов «душевность» и «духовность», где, чтоб было понятно «на пальцах», «душевность» означает эмоциональность, энтузиазм, много слов, мыслей и рассуждений, имеющих в конечном итоге скорей негативные плоды, чем позитивные. В то время как «духовность» в сфере естественного управления соответствует подчинению всех ресурсов главной цели, умение в требовательности организовать предельно рассчетливо и рационально все ресурсы, продумать, спланировать, чтоб предугадать события на несколько шагов вперёд, и предусмотреть контрмеры, если появятся негативные факторы, предусмотреть запасные пути к цели, если «что-то пошло не так». Мы — люди, и можем проявлять как душевность, так и быть «духовными». И духовность наша — и в том, чтоб контролировать свою душевность! (взять под контроль свои же слабости! Действовать, сообразуясь с таковыми, и свести на «нет» их проявления)
ПС Однако, поймите, это была середина 80-х! Когда была скудость в материалах, ресурсах. Даже в мировой практике в тот момент не начался масовый выпуск снаряжения для сплава! Даже в «процветающем» западном мире не выпускались серийно те причиндалы, которые есть сегодня у нас, спустя 35 лет! Да и в то время и там, на западе, были кустари-одиночки…
Эта банальная деталь, клей, намазанный неразумно, сделал своё черное дело. Однако, по сути, дело не в клее. Хотя без клея было бы, естественно, безопаснее! И ничего бы не лопалось три раза. Однако после того, как произошло 3 аварии по причине неправильной технологии, народ элементарно устал. Как физически, так и морально. А после обнаружения причины, естественно, официальный руководитель (Сергей) приказал остановиться.
Дело в неких небольших слабостях старшего руководителя (Бориса). И то, что он стал намазывать клеем швы (чем больше всякого «престижного», тем лучше, у меня много ресурсов!), получилось хуже, чем если бы он взвешивал каждое действие, и совершал только после того, как имел бы 100% уверенность в его необходимости!
Итак, главная причина — в некоторых человеческих слабостях, которые оказались определяющими. В то же время вижу, что эта мелочь, сыгравшая такую роковую роль, была катализатором других, более глубоких причин.
А вот дальше — целый клубок, который не просто распутать. Несколько раз взявшись за анализ, останавливался, опасаясь сморозить что-то не так, сидя уставшим после работы за компом. Но пока получается следующее:
2) Слабость клуба.
Хотя Сергей Финкельштейн, формальный руководитель того похода на Дзорагет, и организовал потом ряд сложных походов (в некоторых из них участвовал ваш покорный слуга), в целом водная секция РПИ уже была настроена как-то на семейный туризм. Поймите меня правильно. Были позже и сложные, действительно сложные походы, не только пешие, но и водные — из тех, которые проводились руководителями групп, кто был верен старому руководителю клуба, и не пытался противопоставить себя, как в тот момент Борис (может, и в этом одна из причин неудачи?!). Был действительно сложный поход, вроде, то ли 1987, то ли 1988 год Китой-Онот. Были ещё некоторые походы… Таймыр, Камчатка… Однако яркий показатель изменений в клубе — соревнования по водному туризму в Латвии, на которые команда РПИ в эти годы прекратила выезжать. Так, даже уже к концу 1986 года из «стариков» на соревнования по водному туризму в Латвии выехали только Борис и Филя (т.е. Сергей Финкельштейн, как мы его ласково звали между собой). Остальные «старики»-водники прекращали постепенно участвовать в соревнованиях именно предыдущий год, и к концу 1986-го это достигло критического уровня!
Руководитель водной секции, «сделав» мастера, ходил обычно в спокойные походы уровня «тройки», собирая там камни для коллекции. (впрочем, он участвовал в следующем году, вроде в походе 4 к.с.) Каждую весну он водил новичков, пришедших в секцию, на Тартак — учебно-спортивный поход. Кстати, этот ежегодный поход был великолепной школой, о которой вспоминаю с удовольствием.  Но … я уже упоминал, что даже со своих позиций видел отличие клуба 4-хлетней давности, и года описываемого похода. Затем в течение примерно полутора лет исчезла приемственность на соревнованиях. Собственно, на соревнования продолжали ездить только Борис и Филя. Исчезли Литвиновы, исчезли многие те, кто участвовал годы… И молодые не вливались в продолжение этого потока клуба, а кучковались отдельно, и затем — они так и не влились в тот поток старого клуба, не переняли той атмосферы, которая была не только в походах, но и в соревнованиях, и на базе (на Эннес), и на фестивалях и концертах авторской песни.
Авторитаризм руководителя клуба, даже почти что культ личности сработал, как зеркало — в стиле руководства и Бориса, поднимающего народ на Башкаус. Но авторитаризм руководителя срабатывал и в том плане, что он не ходил в сложные походы, и люди, собравшиеся вокруг него, уже не горели желанием «мёрзнуть и мокнуть»! Народ клуба уже не был един.
3) Слабость группы, истекающая из слабости клуба. После неудач и аварий на маршруте сработал фактор, что люди шли совершенно с разным настроем, и всё это выплеснулось.
Слабость — моральная, т.е. разношерстность, как моральная, так и техническая. Т.е. были, к примреру, очень немногие, кто продолжал регулярно тренироваться в спортзалах. Но шли на потенциале, полученном в походах примерно одного-двух десятилетий.
Те люди, которые постарше (многим было под 40 или просто 40), прошли сложные, для своего времени спортивного туризма, походы. Кто-то, то ли Батя, то ли Гольдберг, то ли оба были в «голодном» походе — когда во время первопрохождения сложного маршрута в водопаде погиб ПСН группы с пайкой, и группа шла сколько-то по тайге до жилья, испытывая голод. Они смотрели смерти в лицо. Они умели сражаться, но… вот постоянства в спорте уже не было. А здесь, в середине 80-х, происходил переход на такой спортивный туризм, где большое значение имеют и снаряжение, и техника иного уровня, чем 70-х или даже 60-х годов.
А группа была неоднородна. Если сегодня Дзорагет проходят регулярно — на современном снаряжении (пошел — купил!), при стандартной сегодняшней подготовке клубов, организующих сплавы, то тогда это действительно была попытка первопрохождения, требующая посвященности!
Даже если произошла неудача, что мешает группе, сделав выводы, приложив усилия, поработать, и преодолеть то, что не удалось с первого раза? — Нет, именно попробовав, и осознав, что того потенциала, который есть, недостаточно сегодня, группа разошлась, чтоб не собраться завтра. 
4) Весьма большое значение имело в развале группы и то «напутствие», которое дал руководитель клуба. Собственно, я видел — насколько потрясенными выходили люди из той аудитории Политеха, где шло совещание по вопросу выпуска группы на маршрут. Они были именно потрясены.
И очень важный фактор здесь работал — то, что сколько-то лет до моего появления в клубе в водной секции произошел несчастный случай при таком же «выпуске на маршрут». Погибла не просто какая-то участница, но душа группы. А у нас были всё-таки в клубе отношения не организации, а семьи.
И теперь группа шла при том, что старые члены клуба слишком хорошо знали — что такое несчастный случай. Мы, кто пришел с начала 80-х, наоборот, не знали ни обстоятельств, ни причин трагедии. Но… Это было и какое-то табу — когда я пытался у кого-то спрашивать «так что и как там было?», старшие турклубовцы уклонялись и отмалчивались, и я как бы даже свыкся с этим, по сути, лицемерием. В клубе был кубок молодоженов имени этой погибшей девушки (Почему-то на сердце осталось, что  - слава Богу, я избежал его и первый, и второй раз! Не лежит сердце…). Но разбора причин трагедии ни разу не было!!! Разве это нормально?
И сейчас Борис — было видно весь поход — переживал за каждого члена группы, наверно, больше, чем за себя.
Эта нервозность была заложена в организацию похода заранее. Как мина, как страшная бомба.
Ну, а по-христиански, духовными терминами, то пожелание, которое группе дал руководитель клуба, можно описать термином «проклятие», — в том случае, если те, кто выходил тогда из аудитории, верно описали мне происшедшее там. Если же рассказали необъективно, то, естественно, было там что-то иное, но то, что более, чем достаточно потрясло участников будущих событий (предстоящих как весеннего, так и летнего заявленных в МКК походов).
Группа шла по реке, словно под дамокловым мечом этого напутствия. И, по опыту, даже некоторые слабости людей проявляются, когда, преодолевая тяжесть подобных слов, руководитель, или просто тот, кто берёт ответственность, пытается показать напускную браваду, а в душе — страшное предчуствие. Впрочем, в души других людей заглянуть не могу. Какое бы не было там негативное напутствие, или что-то подобное, ответственность на руководителе остаётся, и не может быть оправдания ошибкам, из-за которых грозит реальная смертельная опасность людям.
Благодарю Бога, что все тогда живые и в меру здоровые вернулись домой…

————————————————————————————————

После 10 сентября 2017 года. Дополнение.

Признаюсь, было больно, когда во время празднования 50-летия клуба среди тех, кого с нами больше уже не будет, было имя Виктора Голдберга. Только недавно, почти на днях, завершал рассказ о Дзорагете, и передо мной встала та дорога, по которой мы шли втроём. Признаюсь, когда писал рассказ, всё пережил заново, и где-то ожидал встречи с теми, кто был тогда. И вот — его с нами больше нет, и я не смогу обнять его при встрече и сказать: «А помнишь?», посидеть у одного костра…

Зато произошла встреча с Филей (Сергеем), и его такой же прекрасной супругой! Я представил им свою жену… Впрочем, много встреч было эти два дня.

Однако  я смог по-братски обнять на этой встрече руководителя клуба, и увидеть радость и в его глазах от встречи. Что было, то прошло, остались те многие годы, пройденные вместе, когда мы то понимали, то не понимали друг друга. Могу только сказать «Спасибо!» всем, кто были те годы. Да, собственно, прошло много десятилетий, а турклуб остался как некая общность, семья. Нас было даже больше, чем раньше во время годовщин-юбилеев клуба, хотя многие и… ушли.

Кто-то ошибался, кто-то балансировал между давлением тех или иных властей, но кто без ошибок? Спасибо всем, кто пришел на встречу в эти сентябрьские дни!

_______________________________________________________

Всего лишь год прошёл с 50-летия турклуба, и… на сайте клуба появилось печальное и скорбное сообщение…

Борис Бесчастных… Больше его с нами нет. А для меня — нет больше остальных из тех, кто шли по той дороге около Дзорагета, а потом — вдоль Дебеда…

Но песня остаётся. О тех, кто прошёл по ущелью тогда, много веков назад… И о нас.